Сон жены рыбака. Глава Измена жены реальные истории

Аямэ выросла в бедной деревне Китаяма, у подножья одноименной горы.

Первые шестнадцать лет ее жизни прошли однообразно, как песня сверчка под половицей. Она работала с отцом и матерью в поле, играла с другими детьми в густой траве и думала, что за кромкой гор ничего нет. Иногда родители ездили в Сакаямуру на рынок, и Аямэ думала, что рынок — это место на краю света, где боги дают людям разные вещи, чтобы те могли жить дальше.

Так было до тех пор, пока соски Аямэ не стали чувствительными, как раны, а между ног не стали расти черные волосы, которые ей очень не нравились. Тогда ее впервые взяли на рынок в Сакаямуру, и Аямэ глядела, раскрыв рот, на Другую Сторону Гор. Раньше она думала, что у гор только одна сторона, как на картинках.

Рынок поразил ее. Она никогда не думала, что на свете живет столько людей. Некоторые из них были одеты так красиво, что казались ей богами.

— Мам, это боги? — спрашивала Аямэ.

— Если бы, — отвечала ей мать. — Боги живут так далеко, что никогда и не появляются у нас.

Многие оглядывались на Аямэ, а некоторые говорили: «какая красивая девушка». Аямэ это казалось странным. Уж кто был красив, так это Фудо, мальчик, живущий по соседству: у него были губы, красные, как грудка снегиря, и такие брови, будто их нарисовали кисточкой. Впрочем, Аямэ никогда не видела себя в зеркало, а вода в колодце, куда она смотрелась, была вся в былинках и жуках-водомерах, поэтому трудно было составить правильное представление о том, как она выглядит на самом деле.

— Мам, я красива? — спрашивала она.

— Тебе еще рано об этом знать, Аямэ-тян, — отвечала ей мать.

Прошло полгода. Перед следующей поездкой на рынок мать вычернила ей лицо и шею густой мазью, пахучей, как мускус, и позволила смыть ее только на середине пути.

— Зачем это, мам? — спросила Аямэ.

— Чтобы твоя кожа стала свежее и бархатней, — сказала ей мать.

— Значит, до того она была недостаточно свежа и бархатна? — огорчилась Аямэ.

Всю оставшуюся дорогу она думала о своей коже, щупая ее в разных частях тела.

В этот раз на нее оглядывались еще больше, чем в первую поездку. Тогда-то к ней и подошел длиннорукий, длинноногий человек.

Он ничего не говорил ей, а просто стоял и рассматривал ее, будто она была не человеком, а товаром, привезенным на рынок. Вначале Аямэ смутилась, потом испугалась, потом вскочила и побежала к родителям.

— Что такое? Почему ты оставила повозку? — спросил ее отец.

— Там был такой человек, такой странный, он рассматривал меня, и... — начала было Аямэ, и осеклась. Длиннорукий подходил к ним.

— Не ваша ли это дочь, уважаемый господин? — поклонился он, обращаясь к отцу.

— Моя, уважаемый господин, — отвечал отец, кланяясь в ответ. — Аямэ, вернись обратно и жди меня.

Оглядываясь, Аямэ прошла к повозке. У длиннорукого был странный голос, похожий на то, как речка Яманокава бьет водой в дно валунов.

Вскоре родители вернулись к ней. Мать плакала:

— Он рыбак с побережья, с бухты Камацухама. Очень богатый человек. Не спросил никакого приданого, а напротив, дал целых два рë, настоящих золотых рë, и пообещал еще пять. Милосердный Будда, могла ли я думать о таком счастье?..

— Мам, а что такое «бухта»? — спросила Аямэ.

***

Они ехали к морю. Аямэ казалось, что бесконечный спуск должен привести их куда-то под землю, где живут черви. Что такое море, которое, как ей говорили, должно быть в самом низу, она не вполне понимала, как ни старалась.

Рафу — так звали ее мужа — всю дорогу молчал. Аямэ было и страшно, и тоскливо, и любопытно.

— Расскажи мне о море, — попросила она.

Мать учила ее, как учтиво обращаться к мужу-благодетелю, но Аямэ все время забывала.

— О море? — поднял брови Рафу.

Это были первые его слова, сказанные за всю поездку.

—... О море? Ты в самом деле хочешь, чтобы я рассказал тебе о море?

— Конечно, в самом деле. Когда я чего-то прошу, я всегда хочу этого в самом... ой, кажется, я опять непра...

— Тогда слушай.

Рафу немного помолчал. Затем начал рассказ.

Он говорил о бесконечном просторе, имеющих только один край — этот; о том, что море и небо — брат и сестра, всегда понимающие друг друга; рассказывал, как море кормит тех, кто любит и не боится его, и как губит тех, кто идет к нему со злым сердцем; говорил о волшебных жителях моря, о чудищах и божествах, живущих в пучине, о коралловых цветах, замках и храмах несказанной красоты...

Чем дольше он говорил — тем шире делались глаза Аямэ. Заслушавшись, она не заметила, как они выехали на прибрежный склон.

— А вот и море. Смотри! — Рафу показал в сторону.

Там зеленело, голубело и переливалось марево, похожее на цветной туман, не имеющий второго края, как и говорил Рафу...

Аямэ закричала.

— Как это? Как это? — надрывалась она. — Сверху небо и снизу небо?!..

— Они брат и сестра, я же говорил тебе.

Аямэ недоверчиво прислушивалась к прибою. Рафу пристально наблюдал за ней. Когда они выехали на берег, Аямэ соскочила с лошади и подбежала к волнам:

— Я поняла! Я поняла! Море — это вода! Много воды! Очень много воды!..

— А что ты думала раньше? — спросил Рафу.

Они долго ехали вдоль берега, а Аямэ бежала по кромке воды, замочив одежду, и кричала от волнения. Вскоре показалась хижина, похожая на большой бурый валун.

— Вот мы и прибыли, — сказал Рафу.

— А мама говорила, что ты богатый. Твоя хижина еще беднее нашей, — огорчилась Аямэ.

Муж раскрыл перед ней двери, и она ахнула от удивления: внутри все блистало лакированным деревом и белоснежной бумагой.

— Никогда не суди по наружности, — сказал ей Рафу. — Тебе понятен смысл моих слов?

— Конечно, понятен... Ой! Совсем забыла!

Аямэ бухнулась на колени.

— Благодарю Тебя, Рафу-сама, За То, Что Ты Удостоил Меня Своего Выбора И Ввел В Свой... в свой... ой, забыла, как дальше...

— В свой дом, — подсказал Рафа. — Встань, Аямэ, и сядь со мной. Будем пить чай.

После того, как они подкрепили свои силы, он стал снимать с нее одежду. Аямэ жалась, как зверек, глядя на него перепуганными черными глазами.

— Не бойся... — приговаривал Рафа, раздевая ее. — Ты очень красива. Как красивейшая из раковин...

— Не смотри туда, — Аямэ сжала коленки.

— Почему?

— Не смотри. Я там некрасива. И вообще — туда еще никто не смотрел. Кроме мамы.

— Разве мать не рассказала тебе, что тебя ждет?

Аямэ вздохнула. В общих чертах она знала, как делаются свадьбы у людей и зверей, но надеялась, что Рафу или забудет, или сделает как-то по-другому, и ей не придется обнажать самую стыдную часть тела. Но сейчас она стояла перед ним в одних гэта*, и Рафу трогал ей волосы между ног, гадкие черные волосы, которых совсем недавно еще не было.

____________________

*Деревянные сандалии. — прим. авт.

Она не знала, что ее гибкое, совсем детское тело с набухшими от стыда сосками, с густым волосом в паху было красиво до боли, как вскрывшийся к дождю бутон, как первые ягодки айвы в мокрой листве. Она не знала этого, и ненамеренная ее красота жгла больней ядовитых трав...

Рафу быстро возбудил Аямэ, целуя ей соски, потом стал массировать ей влажное лоно, окунаясь все глубже и глубже, пока Аямэ не закричала и не вцепилась в безжалостную руку,...