Горец

Непривычно теплый ветер трепал волосы Горца. Он был уже далеко, но, казалось, пепел родных поселений еще кружил в воздухе, таял гарью на губах, наполнял ядом ноздри, а позже — сердце. Яд — это ненависть. Месть — лекарство. Молодость, горячность и физическая сила требовали вернуться немедленно, но ум говорил — рано: он не готов. Он не справится один, каким бы сильным себя не считал.

На ровной дороге почему-то слегка трясло. Горец, очнувшись от тяжких мыслей, обругал себя: нельзя заставлять лошадь так долго скакать без воды и отдыха. К счастью, совсем скоро в поле зрения появился небольшой трактир.

— Прости, старушка, — Горец погладил лошадь, — пей, отдыхай.

Лошадь по-человечьи, устало вздохнула, переступив копытами, и тряхнула головой — «слезай, хозяин, дальше не везу». Что ж, остаться на ночь в уютном (как он надеялся) месте — это совсем неплохо.

Трактир оказался довольно скромным на вид, но чистым и аккуратным. Горец располагал деньгами, но сумма его удивила.

— За простую комнату на ночь? — губы изогнулись в мрачноватой ухмылке, — видимо, вы добавляете золотую пыль в умывальни?

— В эту сумму включены ВСЕ удобства, — женщина за стойкой многозначительно вскинула брови, — Вы ведь долго были в пути...

Горец кивнул, хотя с дороги его устроила бы и самая обычная кровать, лишь бы без насекомых. Он тяжело протопал по ступеням наверх, в комнату, которую только что оплатил.

Девушка — видимо, работница трактира — набирала огромный ушат. Горячий пар, пахнувший смолой, действовал умиротворяюще.

— Все готово, Господин, — сказала девушка и вскоре как будто растворилась в пространстве. Их специально обучают быть невидимками?

Впрочем, пять минут спустя Горец уже не думал ни о чем, просто отдыхая в горячей воде. И вдруг, как гром среди ясного неба — руки на его шее. Горец вмиг понял — оставаться в трактире было опасно: его легко выследили. Надо сделать хоть какую-то попытку вскочить, спасти себя если не от смерти, то по крайней мере от такой унизительной смерти — плавать с перерезанным горлом в ушате.

С искаженным от ярости лицом от обернулся, интуитивно готовясь ударить, и... увидел перед собой испуганное личико служанки.

— ЧТО? ТЫ? — прорычал он, — делаешь?

— Я... я...

— Ты напугала меня!!

— Я? Вас? — она недоверчиво покосилась на его огромную фигуру. Ситуация и вправду оказалась комична: он испугался девчушку, чья шея была по ширине с его запястье.

Девушка испуганно покосилась на Горца, но вытащила из воды губку и продолжила легко скользить ею по его шее (ну что ж, раз так принято), животу (хм...) и, наконец, спустилась ниже. Горец вдруг понял, что означали слова женщины «в оплату входит все». ВСЕ, включая живой товар. Ему стало противно.

— Нет, — он грубо оттолкнул от себя руку девушки. Она снова выронила губку, — я не нуждаюсь в твоих услугах, уходи!

Он глубоко вздохнул. Застигнутый врасплох движениями ее рук, он против воли почувствовал желание. Пусть проваливает, пока оно не стало сильнее.

— Вы... хотите, чтобы я ушла? — слабо спросила она.

Горец обернулся. Девушка выглядела странно. Она вся съежилась, как будто старалась защититься от возможного удара.

— В-вы в-ведь ск-казали, что вам нужна женщина, — она говорила через силу, — н-на эту н-ночь... Господин, прошу Вас, — она рухнула на колени у его ушата и прошептала, — если я Вам не совсем противна, не прогоняйте меня! Они... они...

Она судорожно всхлипнула и вдруг сказала спокойнее:

— Я чистая, не подумайте. У нас с этим строго. Кожа, волосы. Вот, — она вытянула руки, — и ногти я почистила.

Почему-то эти вытянутые вперед руки тронули Горца. Он выбрался из ванной, замотался в полотенце и присел рядом со скрючившейся в отчаянии девушкой. Она сделала едва уловимое движение — как будто старалась отодвинуться от него.

«Она боится, — подумал Горец. Она не хочет и боится меня, но еще больше боится попасть в немилость».

Он резко стянул ее свободное платье, оголяя плечо. И не ошибся — синяки покрывали каждый сантиметр кожи.

— За что тебя так? — спросил Горец.

Девушка, видимо, много выстрадала. Она научилась молча терпеть унижения, но искреннего участия вынести не смогла. Она разрыдалась. Но даже плакала она, зажимая рот кулаком. Горец ненавидел слезы.

— Я заплатил ВСЮ цену, это означает, что в нее входишь ты. Ты останешься со мной всю ночь и выполнишь все, что я хочу. Если ты докучаешь мне слезами или по другой причине не понравишься, тебя за это накажут. Я все уяснил верно? Не реви. Кивни, если да.

Она кивнула. Лицо у нее было белым.

— Ты здесь давно?

— Д-да м-месяца и три дня, — прошептала она.

Горец мрачно кивнул. Синяки свежие. Это означает, что за эти шестьдесят с лишним дней это хрупкое создание все-таки не сдалось. Девушка боролась, и за это ее били. Теперь в ней почти не осталось сил.

Горец уважал тех, кто сражается. И чем меньше этот кто-то ростом, тем больше он заслужил уважения.

— Что ж... значит, ты останешься. Ложись, располагайся. Я вымоюсь и приду.

— Я...

— Нет, я сам. И не зови меня «Господином" — за это я точно тебя выгоню.

— Хорошо, Госпо... нет, простите, я должна вас так называть, — прошептала она и растеряно попятилась к кровати. Горец снова полез в воду. Девушка в страхе взглянула на него и отвела взгляд.

Она не понимала этого огромного сурового человека. Почему он спросил ее про побои? Почему вдруг отнесся к ней немного по-человечески?

Она помнила тот страшный день, когда отец приволок ее сюда, отдал за долги, как тряпку. Первую дочь он любил, вторую воспринял как ошибку — ждал сына. Третью же попросту возненавидел. Чума унесла мать и сестру, старшая вышла замуж. Больше обуза отцу была не нужна.

Ей практически ничего не объяснили. Абигейл, смотрительница заведения, сказала, что так дороже продаст «товар" — чистую, ничего не знающую девушку.

«Покупателем» оказался немолодой грубый мужик с красным лицом. Он заставил ее раздеться, потом ходить по комнате, а в это время лежал голым на кровати и рассматривал ее. Потом сказал:

— Ложись рядом и раздвинь ноги.

Она затряслась, как осиновый лист. Тогда он потащил ее на кровать, ногами раздвинул ее ноги, сильно вцепился в волосы. Она закричала. Было больно и противно, но, к счастью, быстро. В тот день, она не знала почему, на нее буквально спустили мужчин, как диких собак на лису. Наверное, чтобы сломать. Это сработало. Больше половины ее веры в лучшее, в людей — погибло. Мужчины стали для нее похотливыми животными, отдающими унизительные приказы и получающими от этого удовольствие. Не сразу она поняла, что сопротивлением только подогревает интерес самых низких из них.

— О... мне нравятся дикие кобылки, — говорил мускулистый загорелый приезжий, — жаль, что тебя уже объездили.

Он с силой пригнул ее к кровати и говорил:

— Мм... но трахать тебя все равно приятно, вот так, — он двигался так резко и сильно, что было больно.

— Не будь как пень! Кричи, детка! — он впивался ей в бока ногтями, — кричи, сука! Громче! О, дааа...

И вдруг он сделал то, что повергло ее в новый ужас — сунул палец ей в попку.

— Нет! — взвизгнула она.

Он прижал ее еще сильнее, и стало совсем паршиво. Он входил в нее медленно, наслаждаясь мольбами и криками.

— Я у тебя здесь первый, да? Какая ты узенькая, моя лошадка... Ну, поскакали!

Постепенно она научилась громко стонать и делать то, чего они хотели. Так было легче, ее меньше мучили. Но оплеванная душа болела сильнее, чем тело.

— Как тебя зовут?

Она вздрогнула так, что сама удивилась. Как можно было не заметить приближения такого большого человека? Невольно она задержала взгляд на его члене. Возможно, с точки зрения пропорций он был средним, но ведь наяву — гигант. Обещание боли. Она судорожно сглотнула и, сняв платье, покорно вытянулась на кровати....