Имя Розы

— Не догонишь, не догонишь!

— Ииии!..

— У тебя... ноги длинные... пока повернутся... а у меня — раз-раз-раз...

— Рассуждаем, да? А вот тебе!..

— Не догонишь, не догонишь...

«А ведь и мы когда-то так... с Владой», — думал Андрей. — «Так странно смотреть со стороны...»

Он стоял в отдалении — так, что его вроде и не было видно — и наблюдал, как пацаненок лет восьми и молодая девушка гоняются друг за дружкой, визжа, как целый выводок поросят.

Все вокруг было голубым и лиловым, как бывает в апреле. Солнце с неба тоже вопило и визжало, и густое небо вместе с ним, и скучные дома, с которых будто стерли пыль.

Девушка была черноглазой и красивой. А если красивые девушки дурачатся, как дети, и щеки их розовеют, иглаза горят, как фонари — это вообще невозможно выдержать. Андрей смотрел и думал:

«Надо же, как сестра любит братишку... Как ей идет быть ребенком... И у меня были бы сын и дочка, и так же игрались бы вместе... Вот у этих наверняка есть счастливый папаша. Живет себе и не понимает своего счастья... Урод. Ненавижу его, хоть и глупо, конечно. Просто зависть. Зависть, зависть, зависть...»

—... А чего он там на нас смотрит?

— Ну, Дюшка, не столько на нас, сколько на меня. Потому что он думает, что его не видно.

— Тю! Кто ж так прячется?

— А давай мы его научим? Эй, дядя! Который стоит за кустами! Идите к нам! Мы вас научим прятаться... и побегаем. Эгегей!

Поразмыслив, что лучше — убежать или выйти из укрытия, — Андрей все-таки решил выйти.

— Не бойтесь! Мы не кусаемся!

— Ррррр... ргав! — гавкнул пацаненок.

Девушка была вся розовая, от носа до ушей, и это все улыбалось и смеялось, и даже уши смеялись сквозь волосы.

«Надо что-то им сказать, — думал Андрей. — Что-то педагогичное. Дети, как-никак. А то я получаюсь совсем идиотом».

— Ну, и кто быстрее бегает? — спросил он у мальчика. — Ты или сестренка?

Мальчик с сестрой переглянулись и прыснули от хохота. Андрея пробрал озноб.

— А... что я такого сказал?

— Да ничего, — смеялась девушка.

Она была на кого-то ужасно похожа, хоть Андрей и не мог понять, на кого. «Да на брата своего и похожа», вдруг понял он, но не успокоился. Все казалось каким-то дежавю, будто он попал в старый сон.

— Ох... А это хорошо, что вы отвлекли нас. Моему... брату, — она снова переглянулась с пацаненком, и они снова рассмеялись, — моему брату пора в школу.

— Нееее! Не гони, сеструха! — начал было братец, но девушка нахмурилась, и он притих.

— Школу никто не отменял. А вас, случайно, не Андреем зовут? — вдруг спросила она у Андрея.

Тот опешил.

— Не хотите — не говорите... Так, Дюшка, чеши-ка домой, переодевайся — вон мокрый весь!... Завтрак знаешь где, да? И давай, а то первый у тебя русский, и... можно не продолжать, да?

— А бонус будет?

— Будет. Слово сестры. Давай!

— Когда ты придешь?

— Скоро.

Она нагнулась к братишке, чмокнула его, и тот побежал к домам.

— Бонус? — спросил Андрей, совсем сбитый с толку.

— Ага. У нас с ним заведено: как только меня опять принимают за его сестру — это значит, что у него лучшая в мире мама, а лучшие в мире мамы всегда дарят детям трансформеры. Надо будет зайти в киоск...

— Мама?!

— Ну да. Это сын мой, Дюшка. Андрюшка... Так. А ну-ка посмотри на меня. Внимательно.

Девушка подошла вплотную к Андрею, взяла его за руки (их кольнуло током) и уперлась взглядом ему в глаза.

Взгляд горел таким же теплом, как и розовые щеки, и вся она. Остолбеневший Андрей чувствовал, как это тепло проникает в него, покалывая мурашками под кожей.

— Не узнаешь?

И, когда теплые руки уже отпустили его, а глаза потухли, он вдруг ахнул:

— Влада?

***

— Как ты меня узнала?

— Не знаю. Как-то узнала, и все.

Они с Андреем сидели на диване в ее квартире и хлебали наскоро сваренный чай.

— Я сильно изменился?

— Да нет. Такой же сморчок, гороховый стручок. Шутка! Ыыыы, уже и надулся, обижака! А я? Я сильно изменилась?

— Ты? Сильно. До сих пор не верю, что это ты.

— Ну конечно, это не я. Это Чоррррный Демон Мармадюк в моем обличье...

— Вот теперь верю. Теперь точно ты.

Они рассмеялись.

— Ну а все-таки? В чем я так изменилась, что ты меня не узнал?

— Ну... Во-первых, волосы. Когда я тебя последний раз видел, они у тебя были короткие и лиловые. А сейчас длинные и настоящие. Когда, кстати, ты уехала? Сколько мы не виделись?

— Одиннадц... нет, подожди... Двенадцать лет, во! Я уехала — мне было шестнадцать.

— А сейчас сколько?

— Считать умеешь? Двадцать восемь.

— Двадцать восемь?!

— А что?

— Вот потому я тебя и не узнал. Все твои ровесницы уже давно тетки, а ты выглядишь совсем девчонкой. Тебе на вид лет восемнадцать, не больше.

— Что же мне, старухой быть? Двадцать восемь — не шестьдесят вроде бы?

— Это точно... Ты чего не отвечала на мои письма?

— Я?... Это ты чего мне не писал?!

— Я? Писал. Знаешь сколько писал... Что, ничего не дошло?

— Наверно, нет. И мои тоже не дошли, да?

— Стало быть... Вот лажа, а?

— Охренеть просто. Писала, писала ему, всю душу вкладывала... блин, был бы у тебя Интернет, не жил бы в каменном веке... Небось до сих пор компа нет?

— Да ладно тебе. Лучше расскажи, как там, в Израиле? Ты сюда так приехала, или насовсем?

— Я здесь уже 18 лет как. Ты же слышал: Дюшка тут в школу ходит.

— А муж?

— Что муж? Чей муж?

— Твой. Он тоже тут?

— Нет у меня никакого мужа. С чего ты взял?

— Ну... а...

— Что «а»? Дюшка — это Дюшка, а муж — это муж.

— А он был?

— Не было никогда. Дюшка был, а мужа не было, ясно тебе?

— Ясно... А сестра твоя мелкая где? Роза... кажется, так ее звали?

— Роза, Роза. В Израиле сидит, — махнула рукой Влада. — Чего ты ее вспомнил?

— Да так. Интересно же... Влада, а ты знаешь, что я в тебя тогда влюблен был?

— Знаю, конечно.

— Откуда?!

— Ты такой странный. Будто это не видно было.

— Значит, видно?

— Конечно. Я тоже в тебя была тааак влюблена...

— Что?!

— Не замечал, да? А я, блин, все терзалась, все мучилась: он тупой, или я не нравлюсь ему, или?..

— Даааа...

Они переглянулись и снова рассмеялись.

— Я, как ты уехала, все время представлял тебя, — говорил Андрей. — Мысленно общался с тобой, рассказывал всякие штуки... Блин, смешно вспомнить даже, будто и не со мной было. Ты сейчас совершенно другая. Полностью незнакомый мне человек. И я тоже совсем другой... Я уже плохо помню, каким я был тогда. Помню, жалел, что не поцеловались ни разу...

— И я жалела... Слушай, а кто нам мешает?

— Что?

— Не чтокай, а иди сюда.

Она вытянулась навстречу Андрею, зажмурив глаза — совсем по-детски, по-девчоночьи, — и Андрей, холодея, чмокнул ее в горячие губы.

Потом, решившись, прильнул крепче. Лизнул языком, окунул его глубже, в запретную кислинку рта — и отпрянул, будто обжегся.

Влада заулыбалась, а потом и рассмеялась. Рассмеялся и Андрей.

— Лучше поздно, чем никогда, а?

— Угу... Ты такой колючий. Так и думала, что будешь колючий. Тебе неприятно?

— Почему?!

— Так быстро отскочил, будто я точно старуха.

— Ты что! Ты...

Второй поцелуй был гораздо крепче. Решившись, Андрей и Влада изучали друг друга губами и языками так, как только что изучали глазами. Язык Андрея много раз сплетался и расплетался с ее языком, истаивающе-сладким, как барбарис...

— Прикольно. Ты на вкус пробуешь меня, будто я конфета, — сказала Влада, когда они наконец разлепились.

— Ты кисленькая. Барбариска, или дюшес. Помнишь, такие раньше продавали?

— Ага... Дааа, Андрюха....