След любви (Рассказы о лесбийской любви)

Фестиваль бодиарта — совершенно особая штука. Особенно, если ты на нем не какой-нибудь зритель, а самая настоящая модель. Одно то, что тебя, такую аккуратистку, которая боялась пальчик запачкать, красят прямо по живому, а ты терпишь и улыбаешься всем вокруг, и все смотрят на тебя, как на заморское чудо, потому что ты — уже не вполне ты... Кисточка мажет тебя краской, как забор или скамейку, и тело у тебя чернющее, как уголь, а на лице что творится — жутко подумать...

Но самое главное — можно быть голой, и никто ничего не скажет. Всё так прилично, обстоятельно, как на выставке или презентации — зрители с детьми, пресса, официальные дядьки в пиджаках... А ты — голая. Прямо посреди всего этого. К тебе подходят журналюги, берут интервью, задают вопросы — а ты светишь сосками прямо в камеру и что-то говоришь, чувствуя, как щеки пылают под слоем краски...

Тем более, что с Таней Пушковой все это было в первый раз. Таню впервые оголили на людях, впервые вымазали краской с ног до головы, а вечером ей впервые предстояло пройтись голышом по подиуму. Она, конечно, тренировалась, но одно дело — тренировки в купальнике, и совсем другое...

Никто никогда не подумал бы, что скромная Таня способна на такие штуки. Ее сагитировала Зоя Николаевна, молодая учительница математики в Таниной школе, а по совместительству — художница по бодиарту. Она могла пригласить опытных моделей, но выбрала застенчивую Таню — и потому, что та была настоящей красавицей, и потому, что в этом был особый, запретный смак: окунуть ее, как щеночка, в прорубь острых впечатлений. Осталось только дождаться подходящего случая.

Он наступил, когда Таня окончила школу и поступила на физмат. Зоя Николаевна бесплатно готовила ее к поступлению, и Танина семья чувствовала себя в долгу. «Ей восемнадцать лет, и это ее выбор» — сказал папа. А сама Таня...

Казалось, она сама не понимала, как очутилась в самолете, летящем не куда-нибудь, а в Вену, и как потом вышло, что вместо одежды на ней — густой слой краски, и все высматривают, голая ли у нее промежность. Зоя Николаевна налепила туда аккуратный овал, вырезанный из малярного скотча, и, кроме этого овала и краски, на Тане ничего не было.

Фестиваль проходил на берегу Милльштадтского озера. Палатки художников и сцена для дефиле расположились прямо на горном лугу. Таня впервые видела такую красоту, и от впечатлений ее глаза поголубели, как альпийское небо.

Потом, правда, она устала и проголодалась, и Зое Николаевне пришлось кормить ее, как ребенка, кладя кусочки сэндвича прямо в рот, чтобы не смазать рисунок. Она вычернила Тане тело густой черной краской, а сверху нарисовала роскошное звездное небо со спиральками галактик. Голова, ступни и кисти рук у Тани были покрашены белым и серебряным, а волосы стали мерцающе-голубыми, как у Мальвины — под цвет глаз. Ее образ назывался «Lady Space». Это было потрясающе красиво, и у их палатки толпилось больше всего народу.

Закончив красить Таню, Зоя Николаевна покрыла ее несколькими слоями лака, чтобы рисунок не стерся, и они отправились гулять по фестивальной площадке — сохнуть и разминать затекшие ноги.

Таня шла с высоко поднятыми руками, подставляя покрашенное тело солнцу и ветру. Лак быстро подсох, стянув кожу, как скафандр.

Она уже смотрелась в зеркало, и щекотный ужас от увиденного покалывал ей нервы. До дефиле оставалось два с половиной часа. Хотелось пить, но Таня терпела, чтобы не бегать в туалет. Это была самая сложная деталь ее роли...

Вдруг их внимание привлек гам у одной из палаток. Подойдя ближе, они увидели на траве толстого дядьку. Глаза его были вытаращены, рот приоткрыт, как у рыбы на берегу.

Таня подлетела к нему, пощупала пульс, перекинулась парой фраз с людьми (она говорила по-английски и по-немецки) и повернулась к Зое Николаевне:

— Сердце! Уже вызвали скорую!

— Танюш! Не... — Зоя Николаевна хотела сказать — «не трогай его, краску смажешь», но прикусила язык.

— Потом снова закрасите, Зоя Николаевна! Нужно ему массаж сделать...

Таня была дочкой врачей и владела навыками первой помощи. Быстро и уверенно массируя толстяку грудь, она отдавала команды, и люди выполняли их, не задавая лишних вопросов. Куда только подевалась застенчивая девочка, которую впервые оголили туристам на потеху! В этом был своеобразный юмор: неописуемое существо с бело-голубой головой оказывает первую помощь толстяку, свесив над ним голые сиськи...

— Вроде лучше... Попускает... — прохрипел тот по-русски.

— Да? Ну вот! — обрадовалась Таня. — Не волнуйтесь! Сейчас врачи приедут, и все будет хорошо...

— А ты со мной съезди в больничку, а? — вдруг попросил дядька. — А то я ни бельмеса по-ихнему...

— Хорошо-хорошо. Конечно, съезжу, — согласилась Таня, продолжая массаж.

— Как это «съезжу»? — вмешалась Зоя Николаевна? — Что, кроме тебя, некому, что ли?.

— Никого со мной нет, — отозвался дядька. — Один приехал, старый дурень...

Люди зашумели. Таня что-то спросила у них и сказала:

— Не волнуйтесь, Зоя Николаевна, они говорят, что больница близко, пять минут ехать. Я только смотаюсь с ним, прослежу, переведу, что надо, и тут же назад. Успею сто раз!..

Зоя Николаевна пыталась вмешаться, но на нее поглядывали с неприязнью, и ей пришлось отойти.

Скорая приехала быстро, дядьку погрузили на носилки, и вслед за ним в карете скрылась и черная грудастая фигурка с бело-голубой головой.

Всю ее одежду составлял плотный слой краски и лака, покрывавший тело, и кусок малярного скотча на интимном уголке.

***

Никто особо не удивлялся Тане: все знали про фестиваль, которым маленький городок Зеебоден прославился на весь мир. Если на нее и глазели, то с восхищением.

С дядькой пришлось провозиться довольно долго: у того была длинная и богатая история болезни, которую Тане приходилось синхронно переводить на немецкий и английский. Это было нелегко — ведь она никогда не имела дела с медицинской терминологией.

Общими усилиями, наконец, разобрались, что к чему, и дядьке поставили правильную капельницу. Таню так хвалили и благодарили, что та смущалась сильней, чем от своего вида. Ей сказали, что через полчаса ее смогут отвезти на фестиваль, но, если она пойдет пешком — успеет быстрее, за каких-нибудь двадцать минут.

Перспектива пройтись по горной дороге, да еще и в таком пикантном виде больно кольнула Танины нервы.

«А что тут такого?» — спрашивала она себя. — «Все знают, куда я иду и почему я голая». Дорожные покрытия в Австрии были такими гладкими, будто их специально делали для прогулок босиком.

Чем больше Таня укреплялась в своем решении, тем сильней у нее холодило под ребрами. Тщательно расспросив дорогу, она вышла из больницы.

Вокруг нее был город — обыкновенный европейский город с домами, тротуарами, машинами и людьми, похожими друг на друга, как братья и сестры. «Здесь что, все родственники? « — думала Таня...

Они шли мимо, смотрели на нее, кивали, улыбались ей...

Мощная волна адреналина ударила Тане в голову, да так, что закололо в носу. Она глянула на свои соски, превращенные Зоей Николаевной в мерцающие небесные тела, попыталась представить, как выглядит со стороны, и быстро пошла туда, откуда ее привезли.

Потом развернулась и так же быстро пошла обратно.

Ей захотелось в туалет. Да так, что Таня почти побежала. Расспросив улыбчивых медсестер, как его найти, она ворвалась в вожделенную кабинку, как солдат во вражескую крепость.

Но пути к унитазу встала проблема: кусок малярного скотча, налепленный на интимное место.

Как ее разрешить, Таня не знала. Терпеть не было сил, и она просто сорвала проклятую липучку, больно царапнувшую кожу. В тот же момент оттуда хлынуло целое цунами. Таня только старалась выгнуться похитрее, чтобы не залить покрашенные места.

Пока оно лилось, дверь туалета дернули. Из Тани все текло и текло, будто внутри прорвало кран, и она думала, что она ...