Юрины жопострадания

Вот вы мне все тут талдычите про глаза, а я вам говорю, что главное в женщине — это жопа. Не важно какая — маленькая, большая, средняя, как орех, та что просится на грех, плоскодонистая... Конечно, хотелось бы поокруглей, но раз уж досталась такая — сам выбирал. Неча на судьбу шпынять, коли мозгов нет. Смотреть надо было, что берёшь. Не на глаза, а на жопу. Потому что жопа — это наиглавнейший в семейной жизни инструмент. Даже главнее, чем грудь. Не верите, недоверчивые вы мои? А сходите в сексшоп. Глаз и сисек вам там не предложат. А предложат что? Правильно! Жопу с одним или двумя сексуальными отверстиями.

Я ещё в школе учился в средних классах, когда познал эту прописную истину. Была у нас училка по черчению и рисованию Анастасия Филипповна. Так у этой Филипповны была вооот такая жопа! Ни в сказке сказать, ни пером описать. Красивая до умопомрачения. Большая, но не настолько, чтобы не помещаться в проходе между партами. На неё можно было любоваться часами. Это оттого что у Стаси, так её ученики за глаза прозвали, была талия. И она была очень тонкой, не в пример жопе. Тело учительницы выглядело словно перевёрнутая рюмка. Но это-то и завораживало, и не давало оторвать взгляд от задницы училки. Ходила Стасенька в обтягивающих юбках светлых тонов, что ещё сильнее подчёркивало несуразность узкой талии и широких бёдер.

Какие у неё были сиськи? А вот не помню я, хоть убей не помню. Может и большие, а может, и маленькие. А вот голову помню. Маленькая головка с короткой причёской. Черченщица имела привычку встать подле последней парты и оглядывать класс, кто чем занимается, чертит чертежи или рисует голых баб. Следует признать, что женская половина класса тоже рисовала баб. Сначала голых, но потом одевала их в платья и шляпки. Часто, тщательно прорисовывая туфли или сапожки на высоком каблуке.

Ваш покорный слуга сидел на последней парте, что давало ему повод любоваться прекрасной жопой Анастасии Филипповны вблизи. В довольно опасной близи. Достаточно было протянуть руку... Но я, конечно, её не протягивал, а хотелось, очень хотелось, до свербения в паху. Я был скромным парнем, но не настолько, чтобы, расставив руки на длину этой самой жопы, корчить умопомрачительные рожицы для всего класса, демонстрируя, что я не только в ахуе, но и ещё в опиздинении от такого зрелища прямо перед моим лицом. Иногда я делал движение головой и беззвучно клацал челюстью, будто откусывал материю из прекрасной жопы учительницы.

Долго такое продолжаться не могло. Конечно, я доигрался. Смотреть вверх мне резона не было, да и некогда. Однажды Филипповна долгое время молча наблюдала за моими ужимками и прыжками со своей головной верхотуры. Класс, предатели такие, ни словом, ни намёком не подсказали мне, что я попался в капкан, и вскоре охотница меня свежует, как глуповатого зайчика. Делать нечего, пришлось после уроков постучаться в дверь кабинета черчения и рисования и, входя, канючить, что вину свою признал, и больше этого не повторится.

— Ну почему же? — усмехнулась учительница. — Мне даже очень импонируют похотливые взгляды мужчин. Конечно, если бы они были взрослые, но вы же ещё дети. Но дети, которые совершенно не соображают своей тыковкой. Будь мы наедине, я бы просто посмеялась над твоим представлением. Но ты, Юрочка, показывал своё представление всему классу. И что ты прикажешь мне теперь делать с тобой?

Я подумал: «Стася, дай за жопу потрогать и погладить», — но сказал иное:

— Стася, я провинился. Накажите меня, поставьте двойку по поведению и вызовите родителей в школу.

— Как ты меня назвал? — умилилась она. Улыбка расцвела на её лице.

— Простите, Анастасия Филипповна, я забылся, оговорился и назвал вас заглазной кличкой.

— А, что, мне нравится, — ещё сильнее улыбнулась она, — так вы меня за глаза называете?

— Да, — признался юноша.

— Что ещё ты мне хотел бы сказать?

— Стася, разрешите прикоснуться к вашей попе и погладить её, — осмелел я, будто мне всё позволено.

— Юра, — нахмурив брови, удивилась Стася, — ты совсем с ума сошёл? Разве такое можно говорить своему педагогу?

— Простите, — понурив голову, сказал нерадивый ученик, — это моя мечта, случайно вырвалось.

— Ненормальный! — расхохоталась учительница. — Иди домой, и чтобы этого больше не повторялось. На сей раз я тебя прощаю, но в следующий лучше без родителей не приходи.

Но я был горд собой. Пусть и невольно высказал свою эротическую мечту. Кстати, после этого случая отношение ко мне учительницы изменилось. Конечно, я не позволял себе более показывать всему классу своё восхищение её жопой, затаив на них обиду, но она прощала мне мои мелкие шалости, и порою чуток завышала оценки. Черчение, как предмет я не любил, но не прогуливал, потому что ублажал своё либидо, любуясь прекрасными формами зрелой женщины. Отчего не любил? Оттого что я родился леворуким, а в эпоху надвигающегося коммунизма леворуким было не место. Их заставляли переучиваться. Я переучился, но писал, как курица лапой, порою не разбирая свой же почерк, рисовал и чертил ненамного лучше.

***

Учиться я не любил. Но после школы попёрся в ВУЗ. Родители настояли. Поступил, сдав экзамены на тройки. В свободное время бродил по улицам и любовался разнообразными жопами. Одна мне напомнила Стасину. Её обладательницу звали Юлия, как я узнал впоследствии. Юлия была не только крутопопа, но и крутогруда и крутоброва. У неё был крутой нрав. Завидев её впервые, идущей мне навстречу, круто изменил курс и шёл, наверное, три остановки, любуясь её задницей. Глаза, кстати, мне её тоже понравились и брови. Остальное рассмотреть не успел. Но Юльке это надоело в конце концов. Она остановилась и, повернувшись ко мне передом, а к прохожим задом, нахмурившись, стала ожидать, когда я с ней поравняюсь. У неё были вопросы ко мне. Я ответил:

— Я вашими ногами любуюсь, миледи, и тем, что их венчает.

— А что их венчает? — не поняв, поинтересовалась миледи.

— Попа, — ответил я, — у вас очень симпатичная попа и красивая талия. Давайте познакомимся?

— А мне в вас не нравится череп, — зло ответила незнакомка.

— А что с ним не так? — удивился незнакомец.

— В нём нет мозгов... и не идите за мной!

— Вот всегда так, — сказал я вослед медленно удалявшейся девушке, — скажешь правду — обижается, соврёшь — не поверят.

— Ну соври, — оборачиваясь и ворачиваясь, сказала она.

— Мне у тебя глаза понравились, — соврал я, — поэтому и шёл за тобой, а правда в том, что меня зовут, Юра.

— Ха-ха-ха, — рассмеялась Юля, — ты же не мог их видеть. У меня их сзади нет. Меня зовут, Юлия, — представилась она, протягивая руку.

— Так правда в том, что я шёл за твоей попой, она-то у тебя сзади, а не спереди. Но теперь я вижу, что у тебя и глаза красивые. Чёрные, как южная ночь... нет, как чёрное море.

— Мне приятно это слышать, — улыбнулась моя новоявленная пассия, — всё-таки твоя прямолинейность выглядит несколько... — она замялась, подбирая нужные слова.

Я ведь назвал её миледи, а это накладывало некий отпечаток на её словоблудие. Она постаралась выглядеть светской дамой, и свою речь лить соответственно.

— Придурковато, дебильно, по-идиотски? — подбирал окончание её фразы, смешной молодой человек.

— Типа того, — рассмеялась знакомка, — ну, ладно, я пошла домой, а ты за мной больше не иди. Хорошо, Юра?

— Не хорошо, — резанул я правду матку, — я хочу попить чаю с печеньем или булочками с маслом. Мой дом далеко, а твой рядом. Боюсь, до своего мне не дойти, денег на транспорт у меня нет, — врал бедный студент, — я упаду от головокружения, изголодавшись, и от непереносимой жажды.

— То есть вот так ты напрашиваешься ко мне в гости? — усмехнулась Юля. — Ну, нахал! От скромности ты не помрёшь.

— Не в гости, а на свидание за чашкой ароматного чая и вкусной булочкой. Тебе жалко, что ли, Юля?

— Мне не жалко, я даже с удовольствием угощу тебя чаем, — сказала радушная ...