Нос

Хрупкая длинноволосая девушка медленно ковыляет на каблучках, завалившись на бок, изо всех сил стараясь перевесить тяжёлую спортивную сумку. Каблучки путаются, натянутые икры заплетаются. Девушка останавливается, с трудом распрямляет плечи, сумка остаётся лежать на асфальте. Русоволосая дамочка в обтягивающей чёрной юбке, белой блузке отчаянно трёт детскую ладонь, опустив неподвижный сосредоточенный взгляд на сумку. Только она и эта чёрная неподвижная туша бизона, которую нужно любой ценой дотащить до пещеры. И нет безразличной реки людей, вяло текущей по руслу улицы.

Я замечаю девушку с сумкой метров за двести, ещё в длинном туннеле подземного перехода. Они плывут бочком, выбиваясь из общего потока, как лодка и гребец, который вывалился и пытается удержать лодку.

В очередной раз взвалив на себя тяжёлую ношу, девушка отчаянно берётся отмерять десять шагов.

— Давайте я вам помогу, — двумя руками аккуратно перехватываю сумку. Не вырываю и не дёргаю, всего лишь приподнимаю, чтобы девушка почувствовала разницу.

Она чувствует.

Выпрямляется, стеснительно улыбается, наклоняется зачем-то за сумкой, которую я уже поставил на асфальт, мы чуть не стукаемся лбами, снова поднимается, заправляет длинные волосы за ухо, хлопает ресницами.

Она выглядит постарше, чем я изначально полагал. Лет на пять постарше меня, вчерашнего выпускника университета.

У неё занятные черты лица: выдающийся треугольный нос как будто вылеплен отдельно. Но это не уменьшает прелести круглых глаз и сочности пухлых губок. Она напоминает Барбару Стрейзанд — в этот нос вложена женская энергия, вокруг него вращается шарм и обаяние. Я очарован, никогда не видел ничего подобного.

— Давайте я понесу, а вы только покажите, куда идти.

Девушка тщательно скрывает радость, втягивает нижнюю губку, чтобы не выдать волнение.

— Если вам не сложно.

— Не сложно, — улыбаюсь в ответ.

Приподнимаю сумку и вдруг понимаю, что нести её будет совсем непросто. — Ничего себе, — сдерживаю смешок, ставлю сумку обратно на асфальт.

Для чёрного монстра отлично подойдёт бросок через бедро. Не самый изящный способ, но уж точно верный.

Девушка с долей зависти смотрит, как сумка взлетает и остаётся висеть у меня за спиной.

Мы идём от железнодорожного вокзала к жилому району. Справа за высоким забором частный сектор, слева — торговый центр. На этой улочке в солнечный июльский день бабки развернули оживлённую торговлю ягодами, зеленью, носками, молоком.

Я вдруг понимаю, что для знакомства выбрал не самый удачный вариант.

«Если бы она не была так очаровательна со своим носиком, стал бы я ей помогать?» — спрашиваю себя.

И сам же отвечаю:

«Вряд ли, придумал бы тысячу причин лишь бы увильнуть от ответственности! Мой альтруизм гроша ломанного не стоит!» — принимаю твёрдое решение ни в коем случае не давать повода думать, что хочу познакомиться с ней.

Мы заходим в арку, проходим по дворам, сворачиваем за угол, идём по тропинке, ведущей в подъезд. Девушка молчит, я тоже немногословен. Лишь изредка вставляю: «Сюда?» или «Это ваш дом?»

Подходим к подъезду, и я опять разрываюсь на части: не могу же я так просто подняться к ней в квартиру. Но и оставлять её с сумкой во дворе некрасиво. Хочется сказать: «Давайте я занесу сумку наверх», но страшно. Вдруг она подумает, что у меня плохие намерения.

Я жду, что она первая что-нибудь предложит. Странно, но она тоже чувствует себя неловко. Останавливается в нерешительности, оборачивается, я улыбаюсь как дурак, топчусь перед ней на одном месте.

— Если хотите, занесу вам сумку наверх. Но можно и здесь пожелать друг другу хорошего дня, — произношу твёрдо и уверенно, будто всю жизнь тренировался.

— Занесите, пожалуйста, — она расцветает в изумительной улыбке, усмехается.

Нос гордо расправляет крылья, пухлые губки широко раскрываются, обнажая белоснежный ряд зубов, на щёчках появляются ровные складочки. Карие глаза сверкают очарованием.

Мы заходим в подъезд, поднимаемся по лестнице к лифту. Я наконец скидываю чёрного монстра со спины. Рука затекла, тру красные вмятины, переминаясь с ноги на ногу.

Девушка напряжённо молчит, я тоже не умею разбавлять атмосферу — так я волнуюсь в присутствии прекрасной дамы. В других случаях уже бы давно пошутил или рассказал что-нибудь, а тут — как язык проглотил.

— Вы мне очень помогли. Благодарю Вас, — официальным тоном произносит она. Явно стесняется выражать благодарность простыми словами. Сдерживается, чтобы не выдать чувств.

— Да не за что, — я расшаркиваюсь, обдумывая: покинуть её с сумкой в лифте или подняться наверх?

Она заходит в лифт первая, я забрасываю сумку и сам захожу внутрь. Только теперь в лифте разница между нами в росте становится ощутимой. Я почти упираюсь головой в потолок, она почти дышит мне в грудь. Смущённо улыбаемся, я отворачиваюсь к панели с кнопками. Едем на девятый этаж.

— Хорошо, что лифт работает, — единственная разумная мысль за сегодняшний день, которая выбивается из-под густого облака стеснения в присутствии греческой богини.

— Да, лифт у нас всегда работает, — подхватывает она.

Выходим из лифта.

— Ну что ж, — произношу с некоторой долей грусти. — Тогда я вас здесь оставлю.

— Спасибо ещё раз, — она напряжена, думает о чём-то, возится с ключами в сумке. — Может быть... — волнуется, голос дрожит. — Вы не сильно торопитесь? — последнее слово она произносит так неуверенно и тихо, что я сам засомневался: может, я действительно тороплюсь?

Меня ломает. Если я сейчас соглашусь зайти, то что она подумает обо мне? Что я проделал весь этот путь, чтобы познакомиться с ней? Чтобы мы зашли так далеко?

— Да нет, не очень, — отвечаю так же неуверенно.

— Хотите чаю с вареньем? — она улыбается.

Улыбаюсь в ответ:

— Я даже не знаю, а как вас зовут?

— Алла.

— Я — Рома. А варенье какое? — улыбаюсь ещё шире. Я готов на любое варенье: из красного чили, из зелёного горошка, из чёрных баклажанов.

— Малиновое, — она хихикает. Нос оживает: морщится, расходится крыльями.

— Малиновое — моё любимое, — отвечаю, сдерживая возбуждённый вздох. Голова идёт кругом, дыхание сбивается.

Меня пригласили на чай!

Она открывает дверь, проходим по коридорчику уставленному коробками, подходим к двери, красиво обитой дермантином.

В квартире никого нет, этот факт приводит меня в ещё больший ступор. Старый шкафчик на четырёх ножках расположился под такой же старомодной вешалкой. Потрёпанные замызганные обои выглядят мрачновато в полумраке прихожей. На полу растянулась протёртая до дыр зелёная ковровая дорожка. Телефон с диском расположился на полочке. Тут же висит овальное советское зеркало без рамы, под ним полочка для женской расчёски. В гребне нет нескольких зубчиков. Люстра странной формы висит почти на уровне моего лица. Мы проходим на кухню. Здесь тоже царит запустение: старый холодильник, на нём микроволновка, видавшая виды. Стол накрыт пёстрой порезанной скатертью, убитая деревянная кухня зияет покосившимися дверцами, коричневые липкие ромбы линолеума с чёрными пятнами блестят стариной на полу. Но всё это для меня не имеет ни малейшего значения. Хозяйка квартиры — стройная русоволосая девушка с безумным водопадом льна за спиной суетится возле плиты: ставит чайник, открывает холодильник. Варенье чудесным образом расплывается в розовых стеклянных пиалках. Я плавлюсь точно так же.

Сажусь спиной к двери, кухонька настолько маленькая, что рукой можно дотянуться до холодильника, плиты или мусорки под раковиной.

— У вас здесь очень уютно, — придумываю наконец, что сказать, чтобы поддержать разговор.

Алла опять хихикает.

— Вам нравится?

— Да, очень комфортно, — улыбаюсь. — Можно не вставая дотянуться до любого места.

Она ещё ...