Мой любимый гей (продолжение2)

Так вот, это «чудо», по стечению обстоятельств оказавшееся моим братом, мягко так поинтересовался: «А не хотела бы я поработать бухгалтером, благо оконченные курсы имеются?» За что я ему была весьма благодарна, так как (смотри выше). Но, каково было мое удивление, когда он привел меня в свой клуб, где в прокуренном зале, на подсвеченной всеми цветами радуги сцене извивались полуголые мужики в каких-то лохмотьях весьма дорогого вида (со стразами, светящимися диодами и т.д.) Мне стало плохо. Во-первых, я не курю, во-вторых, ненавижу мужской стриптиз, в третьих не хожу ни в бары, ни в кафе, ни в рестораны. Да, я люблю природу, и это единственное место для отдыха, которое я предпочитаю. Но … выбирать не приходилось, кроме того я так давно не видела своего братика, что мысль поработать с ним рядом немного меня утешила.

Дело в том, что с детства мы были ну, никак не разлей вода, но как очень близкие и дорогие друг другу люди. Наши родители поженились, когда нам было ему – восемь, мне – десять, и мы сразу влюбились друг друга. Тем более, что вскоре (через полгода после свадьбы) мама родила близнецов – Рода и Эрика, и мы как-то сразу перестали быть центрами вселенной для своих родителей. Они проводили все время вместе, нежничая даже у нас на глазах. А потом нас вообще стали звать только к трапезе, да иногда его папа играл с нами в «Монополию». Так как его папа предпочитал проводить время у кроватки с близнецами, чем в своей автомастерской, то дела скоро ухудшились. Мы поняли это по тому, что мы не ездили на море, не ходили в кафе, и нам не покупали ни новых вещей, ни игрушек.

Потом родители начали ссориться, и однажды его папа, после пьяной ссоры с моей мамой, хлопнув дверью, уехал на своем пикапе, чтобы уже не вернуться. Мама осталась с нами четверыми на руках. Пришлось продать автомастерскую, дом, пикап, (вернее то, что от него осталось), всю мебель, мамины картины, (она у меня – художник). И переехать к бабушке. Она была жесткой, себялюбивой и желчной пожилой леди, которую мы не могли выносить более пяти минут. Боже, какие гадости она говорила маленьким (мне только-только исполнилось двенадцать, а брату – десять) детям, как она любила устраивать скандалы по малейшему поводу. Её раздражало все: наше неумение слушать, наши проделки, наши невыученные уроки, наш внешний вид, и, скорее всего, мы сами. Сколько раз брат прибегал ко мне со слезами, и утыкался в мою грудь, чтобы выплакаться от детского горя и унижения, которое наша бабушка называла воспитанием. «Я ее убью, я убью ее», - Часто твердил мой брат в приступе всепоглощающей истерики. Из-за чего мне приходилось долго его утешать, чтобы потом опять бежать к своей издерганной, нервной маме и жаловаться на бабушку.

Из-за нашего бедственного положения, мы носили с братом общие вещи, вернее он сначала донашивал за мной, потом я за ним, вещи нам покупали в «секонд–хенде», и он рано начал стесняться общества ровесников-мальчишек, за то, что те немилосердно обзывали его и били по всякому поводу. Зато с соседскими девочками у него были прекрасные отношения. Он послушно был шофером, папой, нянькой и даже ребенком для них.

Он обещал вырасти очень красивым мальчиком, и за это его с юных лет обхаживали все особы женского пола самого разного возраста. У него были такие понимающие глаза, что ему выкладывали самые потаенные секреты, самые страшные тайны. Тем более, что даже под пыткой он их не выдавал, что доказал, будучи нещадно и неоднократно бит мальчишками, желающими узнать очередной секрет о своих пассиях. «Ну, что она тебе рассказала обо мне? Что?» - вопрошал его очередной мучитель, и бил его, бил до тех пор, пока либо я не приводила помощь в виде взрослых, либо кто-то из прохожих не вмешивался.

Когда ему было около четырнадцати, его заманила какая-то банда взрослых извращенцев, то ли покатать пообещали, то ли в кафе сводить, и его изнасиловали, да так, что потом мы три раза вынимали его из петли, сидели у его кровати в больнице, когда он вскрыл себе вены и чуть не умер от потери крови. Я даже не ходила в колледж, чтобы неотступно следить за ним, чтобы он ничего с собой не сделал. Я поклялась, что выросту и отомщу этим ублюдкам, но, будучи сама, закомплексованной и беззащитной девушкой, и за себя-то не смогла бы постоять. В ответ на все мои просьбы помочь мне в защите брата от него самого, мама закрывалась близнецами, как щитом, которые тоже росли проблемными детками. По крайней мере, их дважды ловили на краже овощей и фруктов из соседних садов, за что мама выдержала такую травлю от всех наших соседей, что мы даже хотели уехать от бабушки, лежавшей тогда в параличе больше года. Только ехать было некуда.

Брат начал вести странную жизнь, бросил колледж, от наших прежних нежных отношений, когда мы часто засыпали в одной кровати, обнявшись так крепко, что растащить не смогли бы и краном, ничего не осталось. От него теперь часто пахло спиртным и сигаретами, и я очень боялась, чтобы он не начал употреблять наркотики. Поэтому часто, когда он засыпал в кресле или на диване, я осторожно поднимала рукава его рубашки, чтобы посмотреть: нет ли следов от уколов.

Однажды он принес деньги, каких мы давно не видели в нашей семье, абсолютно трезвый, приятно пахнущий, в новых вещах, спокойно положил их на стол перед мамой, спокойно закрыл за собой дверь в нашу с ним комнату, и я услышала его плач. В плаче было столько горя, что я испугалась, как бы он опять ничего с собой не попытался сделать. Но, сколько я не стучала в дверь, умоляла его всеми святыми открыть – он не поддавался на мои уговоры.

Так продолжалось два года, вплоть до его совершеннолетия, когда он, не сказав ни мне, ни маме «Прости, прощай», просто в один прекрасный день собрал свои вещи, и уехал в неизвестной направлении, не оставив нам даже записки. У нас дома не было телефона, что говорить о мобильном, поэтому, где его искать, я даже предположить не могла. Пробовала заявить в розыск, но мама упросила меня подождать, «может он сам объявиться», что и продолжалось не менее полгода, и когда я, наконец, пошла, подавать заявление о пропаже брата, меня высмеяли и предложили поискать его по кладбищам или приютам для наркоманов.

И тут он объявился, как снег на голову, сногсшибательно красивый, ухоженный, в обалденно дорогих шмотках, и сразу потащил меня по магазинам – купить мне новую одежду, которую он выбирал с отменным вкусом. Когда я примеряла белье, он внезапно вошел ко мне в кабинку.

«Какая ты прекрасная в этом белье, прям как мой последний бойфренд!» - воскликнул он, от чего я чуть не лишилась чувств, во-первых, я, став девушкой, перестала появляться перед ним без какой-нибудь одежды, закрывающей мое тело хотя бы наполовину. Во-вторых, меня поразила эротичность момента: я знала, что хорошо выгляжу, и подсознательно мне хотелось, чтобы он увидел во мне не сестру, а женщину, и тут он вошел. В-третьих, я чуть не лишилась чувств от осознания того, что мой любимый брат (ну, не станем скрывать: очень любимый брат, так как в своих эротических фантазиях, в которых я занималась своим первым сексом, я представляла именно своего брата, и никого другого), мой ненаглядный брат - …гей! Мой мир рухнул. Я так хотела увидеть своего брата, возмужавшего, заматеревшего, с властным желанием в глазах, соблазнить его, влюбить в себя, сделать его своим первым мужчиной. Это была единственная моя осуществимая мечта, ведь все остальные мечты входили в разряд неосуществимых, таких, как: хорошее образование, хорошая работа, путешествия по всему миру, свой автомобиль, ну и тому подобное.

С тех пор я часто ловила его у зеркала в по-прежнему нашей комнате, так как мама почему-то спокойно восприняла новость о сексуальной ориентации своего пасынка, видела, как он часами наводил марафет, выщипывая брови, крася ресницы, полируя ногти. А однажды я увидела, как он меряет мое лучшее белье.

«Правда, у нас все по-прежнему общее, сестрица?» - сказал он, восхищением глядя на себя в зеркало.

«Да», - ответила я в полном шоке. – « Только лифчик тебе большеват».

«Ты считаешь, что мне пора закачать силикон?» - с сомнением в голосе спросил он.

«Нет, что ты!» - испугалась я. – «Ты и так красивый!» На что он снисходительно качнул головой, и отвернулся.

«Выйди, мне надо переодеться», – попросил он. Моему отчаянию, сменившему шок, не было предела. Меня выгоняют из моей же комнаты!

«Я тебе не помешаю», - сглотнув, ответила я. – «У меня… есть дела, мне тоже надо срочно переодеться», - соврала я.

«Хорошо!» - спокойно ответил он и, повернувшись ко мне лицом, спокойно снял все белье. «Что же ты!» - поторопил он меня. – «Ты же сказала, тебе – срочно».

«Сейчас», - ответила я, и, путаясь, в тесемках, пуговицах, и во всем, в чем можно было запутаться, стала освобождаться от одежды. Я в первый раз стояла обнаженная перед мужчиной, и поэтому сильно стеснялась, а он спокойно разглядывал мое тело, не так как будто видел меня впервые.

«Этот лифчик уродлив», - спокойно сказал он. – «Я завтра куплю тебе новый». И тут на меня напало оцепенение, я перестала ощущать ту дрожь, с какой сбрасывала свою одежду, и тупо сняв с вешалки первую попавшуюся одежду, стала ее на себя надевать.

«Только не эту футболку», - простонал он.

«Вот», - кинулся он к своей половине шкафа. – «Одень это, так ты будешь похожа на приличного человека». Я послушно подняла руки, позволив напялить на себя другую одежду, даже не поинтересовавшись, что это. И тут я увидела ЭТО. Его член, напрягшись, стал поднимать свою головку, что я воочию видела первый раз в жизни. Я отдернулась, и он понял причину моего движения. «Не обращай внимания, сестренка, пусть тебя это не беспокоит. У меня всегда стоит после тесного белья», - тихо сказал он.

С тех пор обнаженным я его не видела, он старательно выдворял меня из комнаты, когда ему надо было переодеться. К счастью, будучи скрытным, он не водил домой своих дружков, а по телефону разговаривал только в ванной, включив душ. Так что о его личной жизни я могла строить любые догадки, и понимать, что все они далеки от действительности.

То, что мы остались друзьями, и он по-прежнему испытывает ко мне дружеские чувства, выявил один из самых грустных моментов моей жизни. На выпускном, в красивом платье, которое он мне купил, благоухая духами, которые он мне одолжил, я чувствовала себя настоящей королевой бала. И, видимо, в шампанском было не только шампанское, которое мне без конца подливали мои однокурсники, потому что очнулась я, когда в темноте спортзала, в закутке, где тренер пил свой чай, я внезапно протрезвела от того, что двое рук держат мои руки в замке, а еще двое шарят по всему телу, так как будто я - какая-то уличная девка. Я попыталась вырваться, но меня держали очень крепко, я попыталась отпихиваться ногами, но их схватили и раздвинули так, что сопротивляться у меня просто не получалось.

Мои кружевные трусики были разорваны с треском, и когда в меня вбуравился чей-то совсем не маленький член, я испытала такую боль, о которой не могла забыть долгих два года, и от воспоминания о которой я сделалась мужененавистницей, наверно, на всю оставшуюся жизнь. Понятно теперь, почему я ни с кем не сплю в клубе? Да меня от одной мысли об ужасной штуке у мужчин между ног пронзает такая ненависть, что я думать не хочу о себе, как о женщине.

Помнится, когда все закончилось, меня бросили в том закутке, пригрозив никому не рассказывать. А как я расскажу, если я и лиц-то не помню? И даже алкоголь в моей крови не анестезировал мои ощущения, но явно испортил мое зрение, так как я видела все в пелене вплоть до следующего утра. Не помню, как добрела до дому, не помню, как легла в кровать, но поутру, я проснулась от того, что кто-то гладил меня по волосам, так нежно, что мне не хотелось просыпаться. Открыв глаза, я кое-как сфокусировала свое зрение на пятне, маячившем надо мной, и увидела ни маму, ни Эрика или Рода, не свою лучшую подругу - Бэллу, а своего брата, братика, который смотрел на меня с такой жалостью, что у меня немедленно навернулись слезы на глаза. Он выслушал мои сбивчивые объяснения, и ничего не сказав, ушел, чтобы принести мне стакан воды и какие таблетки. «Что это?»

«Твое противозачаточное. Я забыл преподнести их тебе перед тем, как ты отправилась на выпускной. Но, сейчас еще не поздно. Выпей, и забудь о том, что было. Если бы я только мог предположить, что такое может с тобой стрястись, я не отпустил бы тебя туда одну». В тот же день, он повел меня к акушеру и просидел в приемной, пока я лежала на кресле у врача. К сожалению, следов спермы во мне не нашли. Видимо, насильники были в презервативах. Так что и анализы мои были абсолютно чисты.

Главная трагедия выявилась позднее. Оказывается, с кем я уходила, кто был со мной на вечере – никто не заметил, и даже моя лучшая подруга не смогла ничего вспомнить. «Да много кто около тебя крутился. Ты же то выходила, то входила. То с одним, то с другим. Чуть ли не со всеми ребятами с курса, и даже с нескольких других»,- с нескрываемой завистью в голосе сказала мне Белл. Как только до меня дошел смысл того, что спрятала она за своими словами, Белл потеряла меня как подругу, а я – репутацию порядочной девушки.

С тех пор пришла его очередь вытаскивать меня из постоянных депрессий. Сколько не пытался он скрасить мою жизнь, завалив меня плюшевыми игрушками, духами, книгами, сколько не пытался он вытащить меня в кафе или бар, я слушать не хотела ни о каких увеселениях. Все это, и в том числе дансинги, аттракционы, кино – стали для меня табу, которое я наложила на себя сама.

Вот так я и прожила пять долгих лет. Я по настоянию всех (всех!) пыталась встречаться с ребятами в разное время, но как дело доходило до интима, я сжималась так, что со мной нельзя было ничего сделать. Меня трясло, я отбивалась так, будто меня опять пытались изнасиловать, и … ничего не могла с собой поделать. Именно поэтому меня бросил мой последний бойфренд, очень порядочный молодой человек, обхаживающий меня два года, но, когда зашло дело так далеко, что он, наконец, сделал мне предложение и попытался переспать со мной, я закатила такую истерику, что он хлопнул дверью и ушел, боюсь - навсегда.

А потом, я потеряла работу, и, пробегав два месяца по объявлениям, я потеряла квартиру, так как хозяйка не стала верить мне на слово, что я смогу выплатить сразу за три месяца, и выгнала меня. Пришлось слезно проситься у матери на временный постой.

продолжение следует....