Пух, Перо

Они едва знакомы, но уже поняли, что подходят друг другу.

Они разговаривают по своим телефонам, лезвием подправляют по несколько букв в своих паспортах, меняют коды на замках портфелей, идут друг к другу, ведь они хотят встретиться, чтобы перевернуть, не раздумывая, свои жизни. В своих тесных душевых кабинках они стоят, подставляя лица струям горячей воды; им хотелось бы представить, как все будет.

Это голубое-голубое платье залипает между ног от ветра и пота, когда она бежит, квартал за кварталом оставляя, плоским, но тяжелым портфелем, набивая синяки.

Приблизительно в середине мая зацветают одуванчики.

Букет одуванчиков летит ему навстречу, — стоило только открыть дверь, — и осыпается, оставляя на щеках, на белой рубашке с открытым воротом припудренные желтые следы.

И сразу матросский тустеп два раза оступился о порог и был прерван звонком в дверь.

Наконец-то она его дождалась. Дождалась и уже открывает дверь. «Вот как же идет тебе эта шляпа, хотя и не по сезону, нынче, такую носить».

В двух шагах от ее дома на глаза ему попались три цифры, написанные на глухом заборе, и он решил изменить код на замках портфеля, еще раз, на всякий случай.

«Да ты вся мокрая, что случилось? За одуванчиками сразу и не заметил». «И колготки все изорвала чертовым чемоданом. Я сменила код». Усаживая ее, заворачивая в сухую простыню, представил вдруг, как она бьет наотмашь, бросает прямо в лицо комки грязи. Но это миг и этого не случится. «Выпить хочешь? Тебе надо согреться». Она принимает предложенный им стакан, отпивает немного, говорит: «Я бежала сейчас, представляешь, это знак, наверно, я на стене увидела красным написанные цифры, и сменила код. Кто их только там написал? Кто бы он ни был, но как только я забежала в подъезд, я тут же сменила код, прямо на первой ступеньке». «И какой же»?"Подойди к окну. Подойди, подойди».

Дожди всегда особенно сильны в мае. Отмывая окна и стены домов, они уносят с собой цветными потоками все сколь нибудь значимое, оставляя лишь чешуйки краски, прилипшие к дну сточных желобков.

«Теперь я, кажется, понял, почему ты такая мокрая... Но насчет кода?... Что ты мне хотела показать»? Она только смеется. «Ты лучше на меня посмотри. Знаешь, я заметила, что знаки всегда что-нибудь да значат. Вот этим молодым неаполитанкам, таким голубым, на твоих обоях, кто им подрисовал усы и рога»?"Да у тебя нюх старого коридорного... И кто тебе сказал, что синие очки изменят тебя до неузнаваемости... Ну вот, это другое дело, хоть ты и ужасно привлекаешь внимание в таком виде». «Смешной парик, правда? И лезет, ну прямо клоками, зато как они медленно, как прекрасно осыпаются на плечи, потом на грудь, падают под ноги».

В домах, где окна выходят на южную сторону, как раз, часам к восемнадцати ближе к половине первого, при условии, что события разворачиваются в мае, солнце так раскалит вашу средних размеров комнату, что непременно захочется наглухо задернуть шторы. Голубые шторы не только защитят от солнца, но и наполнят комнату приятным прохладным светом.

Нас трудно сбить с толку, когда в комнате, где наглухо задернуты шторы, несмотря на солнце за окном, молодая женщина бьет о стену тарелки. И это, возможно, будет слышно во дворе.

«Ты только посмотри на них, этот твой букетик, что ты мне принес, эти желтые невинные создания, они совсем поседели от такого пекла... Как же мне жарко... А ты, я смотрю, уже устроился на моих прохладных простынках». «О, Господи... Как ты говоришь... Откуда у тебя этот веер? Откуда он у тебя?... Брось... Иди ко мне, я тебе пошепчу на ушко... Вот так, слушай... Ветер — дым розовый, белый — не охватить, умирание прекрасно, не вздумай прятать...» «Что это?... Нет, я не смеюсь. Я закрываю глаза, и красные круги пульсируют под опущенными веками, как воспоминание о солнце»?"Это первая из трех историй, которые я хочу тебе рассказать... Кстати, сколько пуговиц на твоем платье»?"Кажется сорок, если считать пуговицы на манжетах, по пять на каждом, и еще две на поясе, хотя... голубой шелк принято рвать». «Боюсь, что этим и кончится, если ты мне не поможешь».

Вот, взгляните, — сдержанный эстамп, — два силуэта выделяются на светлом фоне, молодой человек и девушка. Между ними не более метра. Оба они руками прижимают к груди букеты побелевших уже одуванчиков, шеи их изогнуты, головы наклонены, губы вытянуты, как для поцелуя. Облетают легкие семена, и ничто не мешает их полету, однако девушка вздрагивает и встает, рассыпая себе под ноги цветы, которые незамедлительно исчезают, превращаясь в пух. Она подходит к двери и отворяет ее, так как кто-то несколько раз позвонил. «Господи, наконец-то, « — говорит она стоящему на пороге молодому человеку. И тут же шум воды перекрывает ее голос. Она стоит в небольшой душевой под струями теплой воды, открывает воображаемую дверь и, улыбаясь, шепчет какие-то слова похожие на припев популярной песенки: «Господи, наконец-то... Вот, как же тебе эта шляпа идет, хотя и не по сезону, не по сезону такую носить, так все говорят, да:». Она позволяет струям воды ласкать свои губы, однако, вдохнув несколько капель, кашляет, стучит кулаком в стену. На глазах у нее слезы, но это не те слезы. Девушка ожидает своего возлюбленного. Они едва знакомы, но уже хорошо поняли, что подходят друг другу.

«Кого-то, все-таки, ты мне напоминаешь в этой простыне, « — говорит молодой человек, взглянув на девушку. Она подходит к окну, чтобы отодвинуть штору, и длинная голубая тень пересекает ее фигуру. На коленях у молодого человека стоит открытый портфель, похоже, ему доставляет огромное удовольствие разглядывать его содержимое. «Как ты его открыл»?"Позволь, у меня неплохая память. И потом, это все же я поменял ему код. Ты помнишь?... Ну же. Помнишь»?"Ну и что там»?

Они смеются, возможно, даже танцуют, и танец их имеет характер изысканный, а, пожалуй, что и развязный. Их заставляет остановиться, вздрогнуть и даже испугаться стук в дверь. Некоторое время они сохраняют абсолютную тишину, затем же, услышав удаляющиеся шаги, позволяют себе расслабиться и даже прилечь на постель прохладную, но все же несколько измятую. Девушка склоняет голову на грудь молодого человека. «Ты до ужаса твердый». «Тихо», — он прислушивается к музыке, доносящейся из-за стены, — «Это раннее средневековье. Великолепный хорал, заставляющий проливать покаянные слезы. Как так получилось, что именно они писали эту музыку. Я истощаюсь смертельно и тут же воскресаю, я расправляю члены, выгибаю спину, мне хочется влиться в этот поток, в этот рев. Как они могли...» «Ч-ш-ш, тихо-тихо. Поднявшись над бедствиями, жестокостями, угрозами, они обрели покой в музыке. Они ликовали».

Они молчали, глядя, как солнце покидает их комнату. Возможно, жизнь их была бедна светом. Они любили большие окна и просторные платья. Девушку звали Соня. Она приподнялась на локте: «Помнишь такую песенку: вот от королевства ключ, ключ от королевства... « «Ну, хватит». Он мгновенно встал, отдернул штору. Стекло, покрывающее эстамп, вспыхнуло, отразив уходящее солнце.

Приблизительно в конце мая начинают цвести тополя.

Дети во дворе поджигали прибитый к тротуару тополиный пух и, покрикивая, бежали вслед за огнем.

Он стоит у окна, прижимаясь лицом к горячему еще стеклу. «Конец не за горами! Клянусь вам — это так»!"В каком смысле»? — Соня, дитя, она все еще пытается сгладить неловкость. Как не к стати пришелся этот стук в дверь. «Не дурачься», — он ответил так резко, что Соня даже выронила чашку из рук. Она закашлялась и всего лишь хотела, чтобы кто-то постучал ее по спине.