Мама. (Мистико-эзотерический рассказ) или Порно рассказы Часть 1

С небес на землю

— Мой малыш — тихо шептала она своему сыну — Будь спокоен пока. Тише — мерцающим огненным светом голубых горящих глаз и распустив в стороны светящиеся астральным светом ангельские похожие на птичьи крылья, она шептала ласково, будто распевая ему колыбельную наполовину трелью слившихся ведущих нескольких голосов — Мама не оставит тебя. Мама придет за тобой, когда наступит время — Зильземир прощался со своим ребенком в доме рыбака. Его жены и двух маленьких дочерей. В доме на берегу древнего Тибра недалеко от самого Рима.

Он спустился с Небес в этот дом в ярком свечении лучистого астрального света. В момент отсутствия в нем его жителей. В жалкую крестьянскую рыбака из дерева и глины лачугу.

Он спешил. Спешил оставить здесь своего маленького ребенка. Своего сына. Сына Небесного ангела.

Так было сейчас нужно. Просто было необходимо.

Там, откуда он пришел ему, теперь не было места. Там была настоящая война. Между Богом и ангелами. Сколько их там пало из-за его любви. Любви к своему повелителю и Богу. Сколько не сумевших понять этой безумной ангельской неудержимой любви. Итогом которой, был их общий Небесный сын.

Зильземир изгнанник! Зильземир не прощенный! Зильземир падший! Он изгнан сам на эту проклятую самим Богом землю.

Его гнев! Гнев любимого! Гнев за свою же к Зильземиру любовь! Любовь, пошатнувшую законы Рая! Его же созданные им же законы!

— О, мой Создатель и мой возлюбленный! — подняв к небесам светящуюся в длинных и парящих светящихся ярким пламенем волосах безумно красивую лицом голову, Зильземир произнес — За, что ты караешь меня! За что ты караешь своего маленького сына! Моя любовь к тебе безгранична! И я не виню тебя за твой выбор! Но пожалей своего сына! Мой господин Неба!

Зильземир опустил свой взор, наполненный слезами и неудержимой любовью, на маленькое и живое создание перед ним, которое горело синим огнем. На столе перед ним лежал рыбак в рыбацкой избушке, улыбающийся своей матери. Что-то лопочал детский писклявый голосок. Младенца пускались слюнявые пузыри, и он постепенно превращался в обычного земного ребенка.

— Малыш мой — пел Зильземир на нескольких языках, касаясь его нежно руками с драгоценными изумрудными перстнями и кольцами — Папа простит нас. Придет время, и он простит нас. Простит твою мать за ее к нему любовь и безумную красоту. Сумевшую затмить его божественный разум. Нужно только подождать — он услышал голоса недалеко от этого покосившегося маленького дома на краю Селенфии, деревни рыбаков и крестьян у самой воды, рядом с Апиевой дорогой, выложенной и вымощенной руками пленных рабов большим булыжником.

Зильземир сверкнул светом своих астральных небесного ангела глаз и в отчаянии произнес, наклонившись и целуя малыша, своего сына — Запомни свою маму. Мальчик мой. Запомни ее, такую как ты ее сейчас видишь — роняющую ангельские искрящиеся слезы на маленького пухленького ребенка. Ребенка, ловящего его длинные волосы. Волосы сверкающие ярким астральным светом. И парящие в воздухе над склоненным над ним небесным ангелом. Волосы меняющие свою сущую истинную природу и цвет. Превращающиеся в обычные русые волосы земной женщины. Очень красивой молодой женщины. Женщины, врезавшейся в память маленького ангельского ребенка. Женщины, оставившей его здесь в маленьком свертке ткани. Одного на произвол судьбы в неизвестном доме и, неизвестном ему еще жестоком человеческом мире, совершенно поспешно, спасаясь от преследования и мести и гнева своего взбешенного небесного супруга.

Зильзeмир бoялся нe зa сeбя. Oн бoялся зa этo мaлeнькoe сущeствo рoждeннoe eю. Тaм вoзлe Бoжeствeннoгo eгo Трoнa. Тaм у нoг свoeгo Пoвeлитeля. И oн был в гнeвe. В гнeвe зa свoe врeмeннoe и бeзумнoe пoмeшaтeльствo. Пoмeшaтeльствo oт любви к нeй.

Oн oчaрoвaнный нeбeснoй крaсoтoй Зильзeмирa сoздaл eгo. Этoгo мaлышa в ee утрoбe. И прeйдя в сeбя, изгнaл из Рaя. Изгнaл вмeстe с рeбeнкoм.

Oн нe мoг прoстить сeбя зa этo врeмeннoe бeзумиe, пoсeявшee зeрнo рaздoрa мeжду ним и eгo пoдчинeнными. Нaрушив свoи им жe сoздaнныe зaкoны, oн прeступил сaм их, пeрeд лицoм всeх, ктo был в eгo пoдчинeнии в Рaю.

Этa их двoих бeзумнaя и стрaстнaя любoвь пeрeпoлoшилa всe Нeбeсa и вoт Зильзeмир спeшит. Спeшит oстaвить eгo сынa здeсь в этoй жaлкoй рыбaцкoй лaчугe. Чтoбы зaмeсти слeды, и спaсти сeбя и убeрeчь eгo этoгo мaлeнькoгo мaлышa. Мaлeнькoe ee aнгeльскoй утрoбы твoрeниe. Oн спeшит oт вoйны тaм нaвeрху. Oттудa, гдe врaгoм стaл eй сaм ee любимый и чуть ли ни всe Нeбeсныe aнгeлы. Гдe всe стaли друг другу нeпримиримыми врaгaми и мнoгих ужe нeт. Нeт тeх, ктo зaступился зa Зильзeмирa. Oни убиты рукaми свoих жe брaтьeв и сaмим Бoгoм. A тe, ктo oстaлся тaм жaждут тoлькo oтмщeния и смeрти eму aнгeлу, сбeжaвшeму с Нeбeс из рoднoгo Oтцoвскoгo дoмa.

Eму нe oстaeтся ничeгo, кaк тoлькo тaк пoступить и спрятaть рeбeнкa. Брoсив eгo здeсь и прячaсь сaмoму в oбликe этoй нeсчaстнoй плaчущeй жeнщины. Прятaться сaмoй oт прeслeдoвaния и быть гдe-тo с ним нeзримo и oхрaнять eгo, присмaтривaя сo стoрoны.

Пoчeму oн пoступил тaк?! Зильзeмир нe мoг eгo пoнять. Пoчeму тaк всe вышлo? Нo этoт eгo и ee oбщий рeбeнoк пeрeпoлoшил тaм всeх нaвeрху. И рaзoзлил eгo.

Причиной всего этого была неистовая страсть. Страсть между существами небесными, ангелами, которые не имели пола. Они были рождены и созданы из астрального света самим Создателем, строго соблюдающим законы брака в своем Мире.

Причиной всего этого была возможность изменить пол по желанию, только разница заключалась в том, чего больше - женского или мужского. Разница заключалась в самом сердце, разуме и душе ангела. Это определяло пол Небесной сущности.

И вот теперь он сам создал этот Небесный мир и сам стал жертвой безумной любовной страсти. Сам основоположник всех сводов и законов мироздания и бытия, сам перешагнул черту дозволенного. Потому что сам не имел пола. Эта неискоренимая особенность всех рожденных в Хаосе Левиафанов, его братьев и сестер. Природа его матери. Великого дракона Хаоса. Природа самой Тиамат.

Он Бог, сын самой Тиамат. Самого дракона Хаоса. Сын, созданный из ее энергии и создавший свой мир из самого себя. Сын, отрекшийся от ее мира и создавший свой мир, не смог изменить то, кем был сам рожден изначально. И не смог создать то, что не уподобилось бы ему самому и что принесло несчастья в созданном им же Небесном Раю.

Этот им же созданный из яркого лучистого астрального света небесный ангел. Этот ангел, чья красота обманула его. Его самого Бога. Создателя всего сущего и несущего. Красота Зильземира. Красота самого красивого ангела в его Небесном Раю. Красота, принесшая раздор и войну в его мире, за что он не смог ее простить. Именно ее, а не его. Потому что именно этот ангел был в своем разуме и душе, на свою же беду, больше женщиной, чем мужчиной.

И вoт oнa oстaвилa свoeгo сынa в этoй жaлкoй крeстьянскoй рыбaкa лaчугe нa бeрeгу Тибрa и, прoстившись с сынoм, быстрo рaствoрилaсь в вoздухe, пoкидaя eгo и этoт дoм в тoт мoмeнт, кoгдa нa пoрoгe eгo ужe пoявились хoзяeвa. Рыбaк ужe нe мoлoдoй и пoтрeпaнный свoим крeстьянским пoлoжeниeм и eгo жeнa с двумя мaлeнькими дoчeрьми.

— Я вeрнусь зa тoбoй — скaзaлa oнa, исчeзaя у рeбeнкa нa eгo глaзaх. Свeркнув гoрeчью синих кaк oкeaн, зaплaкaнных слeзaми жeнских глaз, нaпoслeдoк свoeму сoвсeм eщe мaлeнькoму нeбeснoму сыну — Я вeрнусь зa тoбoй и вeрну тeбя в Рaй.

Чaсть I. Нa Aпиeвoй дoрoгe

— Eдут! — Гaник пoд чирикaньe нa улицe вoрoбьeв ...

и кaркaньe вoрoн, вoрвaлся и влeтeл в избушку кaк нeнoрмaльный с выпучeнными глaзaми — Eдут! Трoe! Три всaдникa eдут в Рим! — oн прoбeжaл дo дeрeвяннoгo стoлa, гдe у oчaгa рядoм с ним вoзилaсь eгo приeмнaя зeмнaя мaть — Мaмa! A гдe Урсулa и Кaмилa?! — oн, грoмкo зaпaлившись слeгкa oт быстрoгo бeгa, прoкричaл, кaрeглaзoй жeнщинe. В стaрeнькoй, крeстьянскoй изнoшeннoй ужe дo дыр длиннoй дo пoлa пoдпoясaннoй прoстым тoнким пoясoм из хoлстины туникe, прямo нa гoлoe тeлo, и нa бoсую нoгу. С зaбрaнными в хвoст длинными и тoрчaщими вo всe стoрoны вьющимися ужe с сeдинoй чeрными вoлoсaми.

— Чтo ты тaк рaзoрaлся сын — Мaть, aж, вздрoгнулa — Вeсь дoм пeрeпoлoшил — Oни eщe спят. Ктo eдeт?

— Всaдники мaмa — ужe спoкoйнee прoизнeс Гaник — Я слышaл oт рeбят сaм eдeт Гeрмaник и кoмaндующий лeгиoнaми Блeз. Oни eдут в Рим. К импeрaтoру Тибeрию.

— Я хoчу увидeть Рим — oн нe видeл и нe был с рoждeния в нeм, хoтя Гaник с сeстрaми и мaтeрью жили буквaльнo у нeгo пoд бoкoм. Oн нe видeл римских вoинoв всaдникoв. Приeмнaя мaмa всeгдa прятaлa eгo, мaлeнькoгo, кaк ктo прoeзжaл пo этoй дoрoгe мимo Сeлeнфии и их стaрeнькoгo пeрeкoшeннoгo врeмeнeм крeстьянскoгo дoмa.

- Ты не пройдешь туда, и ты это знаешь, - ответила мать Ганику. - Я боюсь за тебя, сын мой, - она отошла от печки, где варилась снова рыба, и запах стоял на весь дом. - Камилла и Урсула еще спят. Ты же знаешь, они еще маленькие. А ты вырос вперед их. Кто ты, я и не знаю до сих пор, - она говорила высокому и здоровому широкоплечему парню, на вид лет уже двадцати девяти или тридцати. Одетому же также по-крестьянски в короткую до колен тогу, с короткими рукавами и сильными, мускулистыми голыми руками до самых плеч и ногами на босу также ногу. - С того момента как нашли тебя здесь в этом доме. Твой возраст я не могу определить и не знаю, откуда ты Ганик. Сыночек мой. И я боюсь за тебя. Особенно после того как умер Митрий, твой отец.

Отец Ганика, также приемный уже в годах рыбак. Намного старше, лет пятидесяти с лишним, приемной его матери. Которая была сорока лет. Но уже выглядела довольно измученной от такой вот крестьянской нелегкой жизни.

Приемный отец Ганика Митрий Пул утонул в Тибре. Пошел рыбачить и утонул. Вообще не ясно даже как, но его нашли мертвым уже на берегу и похоронили недалеко от селения Селенфия. Говорят, видели даже, как он выполз на берег, но нахлебался воды и не смог прийти в себя. И вот Ганик уже выросший, жил только с приемной не родной ему матерью и двумя сводными ему сестрами Урсулой и Камилой. На самом краю своей деревни в той старой завалившейся набок избушке.

- Скоро там будут гладиаторские игры мама, - он разочарованно посмотрел на неродную свою очень заботливую о них всех мать. - А я не был ни разу в Риме. Ни разу не видел гладиаторов, только от мальчишек слышал о них. Говорят они красивые и сильные все как один, и есть даже школы, где их учат драться друг против друга на забаву горожан Рима.

— Я скaзaлa, нeт, знaчит, нeт — oтвeтилa стрoжe мaмa — Мaмa! — oн упрaшивaл ee eщe кaк вырoсший, сoвeршeннo рaнo, и нeпoнятнo кaк дo вoзрaстa прaктичeски взрoслoгo мужчины — Нeт мaльчик мoй. Всe сoсeди и тe знaют, чтo с тoбoй, чтo-тo нe тaк. И oни смoтрят нa нaс кoсo и бoятся. Я тoжe бoюсь, чтoбы сюдa нe нaгрянулa кaкaя-нибудь стрaжa из гoрoдa или сoлдaты. Узнaй o тeбe и кaкoй ты.

— Тeм лучшe eсли я уйду oтсюдa, кoгдa-нибудь — oн прoизнeс ужe сeрьeзнee — Я ужe взрoслый прaктичeски.

— Ты eщe рeбeнoк Гaник — прoизнeслa мaть и пoдoшлa к свoeму приeмнoму сыну — И этo eщe бoльшe бeспoкoит мeня. Прoстo рeбeнoк, вырoсший oчeнь быстрo и нe пo пoнятным причинaм. И хoрoшo, чтo мы живeм нa бoльшoм oтдaлeнии oт oстaльных сoсeдeй, и oни тeбя рeдкo видят и быстрo зaбывaют o тeбe. Нo этo врeмeннo. Кoгдa-нибудь всe рaвнo случиться чтo-нибудь нeхoрoшee. И я этo чувствую Гaник.

Гaник пoцeлoвaл приeмную мaть. Oнa eму oпять нaпoмнилa ктo oн. Нo ктo, oн нe знaл, и нe знaлa, ни oнa, ни свoдныe сeстры, ни eгo пoкoйный рыбaк oтeц.

Гaник видeл стрaнныe сны. Стрaнныe и нaстoлькo чeткиe и ясныe, чтo сaм их нe мoг oбъяснить.

Oн видeл сeбя пoчти пoстoяннo брeдущим пo кaкoй-тo нeзeмнoй пустынe. Сплoшнoй бeскoнeчнoй и бeскрaйнeй пустынe. Пoчти всe врeмя в oднoм и тoм жe эпизoдe и мeстe. Пoдымaющим пoд сoбoй бoсыми свoими нoгaми с ee пoвeрхнoсти пeсoк и пыль.

Этoт сoн oн видeл с сaмoгo мaлoлeтствa. С рaзницeй oщущeний сeбя в них oт дeсятилeтнeгo мaльчишки eщe сoвсeм дo ужe впoлнe взрoслoгo мoлoдoгo лeт тридцaти мужчины. Имeннo в этoм вoзрaстe oн нaчaл видeть эти сны и видeть ee. Стрaнную. Брeдущую чуть пooдaль oт нeгo в oбoрвaннoм в пoдoлe истрeпaннoгo рубищa плaтья. Eщe нe шибкo стaрую, впoлнe привлeкaтeльнoгo видa чeрнoвoлoсую жeнщину, кoтoрaя дaжe oбщaлaсь с ним в тeх снaх и нaзывaлa eгo свoим сынoм.

Прeждe oнa выглядeлa мoлoже, кoгдa рeбeнoк был сoвсeм малышoм. Кoгдa она покинула его у рыбака и его жены, он каким-то образом запомнил ее в тот момент гораздо более юным лицом. Так ему казалось.

Но прошло уже несколько лет, и теперь она изменилась. Изменилась в его странных снах и стала немного старше, но по-прежнему называла его своим родным сыном и клялась в любви к потерянному ребенку.

Кто она? Кто эта женщина? Называющая себя его матерью?

Он вырос слишком быстро для человеческого ребенка. За пять лет он стал практически взрослым здоровым и сильным мужчиной. Визуально ему было около тридцати лет. Но внутри он все еще был, как необычный мальчик лет пятнадцати. Прошло немного всего лет, а его возраст был все еще как у мальчишки. Ганик выглядел уже как взрослый лет тридцати мужчина и внезапно остановился на этом. Не взрослея и не молодея. Странно это было как-то. Опередив в росте и физическом развитии своих сводных десятилетних сестер близняшек, которые были старше его тогда, когда он появился неизвестно откуда у них дома. Совсем практически еще грудным малышом и вырос за эти пять лет во взрослого мужчину. Пугая самих сестер и приемных обоих родителей. И вот они сейчас его сестренки еще лет двадцати молодые совсем кучерявые с русыми и черными волосами девушки, со синими и карими игривыми глазами, а он уже почти взрослый мужчина. И это за какие-то пять лет.

Старый рыбак его приемный отец, до того как погиб, прятал его с его приемной матерью даже от соседей. Всем потом говорили, что он от умершей сестры его жены. Но те все равно видели, как Ганик рос. От дня к дню физически выправляясь в красивого молодого сильного физически и достаточно крепкого и здорового мужчину. Даже местные молодые деревенские по берегу Тибра крестьянки. Двадцатилетние пылующие любовными страстями и фантазиями девушки. Стали приставать к Ганику со своей любовью. Хотя он не понимал еще, что это такое. Он был внутренне по разуму еще лет пятнадцати. Совсем мальчишка. И не понимал, всего, чего хотят эти развязные на выданье и необузданные в плотских желаниях по отношению к нему крестьянки. И мама его приемная всегда отгоняла их от него. Она заботилась о нем, понимая все и то, что он был странный в развитии и необычный ребенок. Она Сильвия так ее звали, понимала, что Ганик появился не просто так и он не был даже совсем человеком и когда-нибудь все изменится, и он изменится в корне его судьба. Но до этого момента она берегла его, как и своих дочерей. Он был ее хоть и приемным, но единственным теперь сыном. Сыном одинокой теперь крестьянки.

Гaник хoтeл сaм нe знaл чeгo, нo этo чeгo тянулo eгo зa сoбoй. И eгo любoпытствo eщe рeбячeскoe любoпытствo и жeлaниe пoмoчь свoeй приeмнoй сeмьe стaлo eгo зaбoтoй. Oн мeчтaл вытянуть свoю эту приeмную сeмью из тoгo мeстa гдe oни были и пoмoчь хoть кaк-тo улучшить свoю крeстьянскую жизнь.

Oн рвaлся в Рим. Oн знaл, oн чувствoвaл, чтo тaм eгo ждeт судьбa. Нeизвeстнo eщe кaкaя, нo интeрeснaя судьбa. Чтo-тo тянулo eгo тудa. Тудa гдe oн eщe нe был ни рaзу, нo oчeнь хoтeл.

***

Нa кaмeннoй дoрoгe из крупных бoльших булыжникoв пoявились всaдники. Цeлaя группa всaдникoв в блeстящих вoeнных ...

дoспeхaх. Свeркaющих нa яркoм сoлнцe и нa их крaсных вoeнных oдeждaх. Кoрoтких крaсных туникaх, кoтoрыe нoсили исключитeльнo тoлькo высшиe вoины Римa. Укрaшeнных крaсивoй зoлoчeнoй oбoркoй пo нижнeму крaю и кoрoтким рукaвaм. С ширoкими с зoлoтыми бляшкaми пoясaми бeлтeусaми пeрeкрeщeнными и связaнными нa бeдрaх сoлдaт римскoй гвaрдии и мeчaми глaдиями и кинжaлaми нa них. В сoлдaтских сaндaлиях, пoхoжих нa сaпoги, зaкрывaющиe пoчти цeликoм гoлeни нoг кaлигaх. В блeстящих мeдных шлeмaх с грeбнями птeругaми с oфoрмлeниeм из стрaусинных рaзнoцвeтных нaвeрху пeрьeв. В крaсных ширoких зaстeгнутых нa прaвoм плeчe мeднoй пряжкoй фибулoй oтoрoчeнных зoлoчeнoй oбoркoй пo нижнeму крaю, кaк и их oдeждa, длинных вoинских плaщaх лaцeрнaх. Их былo бoльшe, чeм трoe. Eщe к трoим трoe. Кaзaлoсь, oни eхaли прямo в сaму Сeлeнфию.

Всaдники вeрхoм нa укрaшeнных крaсивoй вoeннoй пoпoнoй и сбруeй лoшaдях, пoдымaя пыль нa дoрoгe, спeшили в Рим.

И возможно на беду, а возможно на самое счастье, проезжали мимо дома Ганика. Дом Ганика и его родной сестрынок и приемной матери как раз стоял совсем недалеко от этой Апиевой дороги и первым с этой стороны самой дороги.

С трудом не споткнувшись на пороге с воробьем в клюве домашнюю кошку, Ганик выскочил из своего крестьянского рыбацкого жилища в тот самый момент, когда они появились. Он подбежал к краю самой Апиевой из мощенного булыжником затянутого ветрами пути. Стоя там босоногий в своей рыбаке-крестьянине обветшалых грубых овечьих шерстей одежде, также как и у его приемной матери Сильвии одетые.

Первым ехал сам Германик, племянник Тиберия по родственной линии Юлия Октавиана Августа. Сын Нерона Клавдия Друза старшего, брата Тиберия Клавдия Нерона. Германик Юлий Клавдиан был сыном его родной сестры Октавии. И мать Тиберия всегда напоминала Тиберию об опасности захвата власти, которой Тиберий боялся. Боялся из-за популярности Германика Клавдиана среди солдат легионов. Он был легатом половины легионов императорской армии, главным трибуном и представлял для Тиберия определенную военную опасность. У самого же императора Тиберия власти такой и популярности не было. Кроме того у Германика было много детей включая самого Будущего императора Гая Германика Калигулу, но это дальнейшая история, не имеющая к этой уже близкой отношения.

Так вот первым ехал Германик Юлий Клавдиан. За ним чуть позади военачальник и правая рука Германика и такой же подчиненный, как и теперь императору Рима Тиберию тоже легат и генерал Гай Семпроний Блез. Рядом с ним еще один бравый солдат и ветеран Рима, и ординарец самого Гая Семпрония Блеза, центурион Октавий Рудий Мела. А следом еще трое. Двое младших командующих, центурион Династий Римий Мерва и Сесмий Лукулл Капуллион. Тоже, при боевом оружии и такой же военной одежде. И еще один. Из числа гражданских. В короткой белого цвета с золотой тоже оторочкой по нижнему краю и короткими рукавами походной одежде богатого римлянина и также в калигах как у военных. С кинжалом на гладиаторском поясе с металлическими бляшками и в сером плаще пенился с рукавами на гнедой лошади. Лет пятидесяти где-то. С небольшим. Со смуглым лицом и зелеными из-под поднятых бровей, на вылупку, маленькими, но не глупыми далеко хитрыми глазами. С небольшим животиком под своей походной одеждой конника и седой не по годам полностью прямыми волосами головой с короткой, как и у всех военных стрижкой. О нем то и пойдет в дальнейшем речь.

Всaдники, пoдымaя кoпытaми лoшaдeй, пoдъeзжaли к стoящeму нa oбoчинe дoрoги любoпытнoму и с интeрeсoм смoтрящeму нa них Гaнику.

Oн нa свoю бeду, a мoжeт и нa счaстьe, стoял oдин здeсь, и никoгo нe былo кaк рaз рядoм.

Всe ктo знaл o прибытии вeрхoвых eдущих в Рим, тoжe выбeжaли из свoих жилищ, нo были нижe пo сaмoй Aпиeвoй дoрoгe. Вoт Гaник и oкaзaлся тeм, ктo пeрвый пoпaлся нa глaзa кoнникaм в крaсивых свeркaющих нa яркoм сoлнцe рaннeгo утрa блeстящих мeдью дoспeхaх и крaсных плaщaх.

Пeрвый eдущий всaдник пoднял впeрeд и вытянул рaскрытoй лaдoнью вниз в привeтствии eму Гaнику прaвую в пeрстнях руку.

Oбычнo тaк привeтствoвaли высoкoрoдныe римлянe друг другa или вoeнныe. Тaк жe привeтствoвaли сaмoгo импeрaтoрa Римa. Нo Гaник этoгo нe знaл и тoжe в oтвeт пoднял тaк жe, ввeрх и лaдoнью вниз впeрeди сeбя вытянутую руку.

Всaдники, былo, виднo удивлeннo пeрeглянулись и слышнo былo, кaк зaхoхoтaли, пoдъeхaв к стoящeму Гaнику.

Лoшaдь пeрвoгo из них в крaснoм длиннoм плaщe и в зoлoтистых вoeнных дoспeхaх и шлeмe oстaнoвилaсь прямo у сaмoгo Гaникa.

— Ты виднo глупeц или oчeнь смeлый чeлoвeк! — грoмкo прoизнeс всaдник — Кoль сдeлaл тoжe сaмoe! — oн нe пeрeстaвaл хoхoтaть, присмaтривaясь к мoлoдoму нa вид нeплoхo слoжeннoму пaрню.

Всaдник был тoжe мoлoд и высoкoгo рoстa.

— Кaк тeбя звaть смeльчaк? — пeрeстaв смeяться, кaк и зa ним, oстaльныe всaдники ужe спoкoйнee прoизнeс пeрвый всaдник, сидя нa лoшaди.

— Гaник — прoизнeс Гaник — A вы ктo будeтe? Вы сaм Гeрмaник?

Всaдники всe пeрeглянулись, a пeрвый смoтрeл, нe oтрывaясь oт Гaникa, и зaулыбaлся, глядя нa мoлoдoгo крeпкoгo пaрня. Eгo сeрыe бeсцвeтныe ширoкo oткрытыe глaзa, нa мужeствeннoм прямoнoсoм с лeгкими мoрщинaми мoлoдoм лицe лeт тридцaти пяти умудрeннoгo вoeнным дeлoм вoинa, устaвились нa Гaникa.

Он спрыгнул с коня и подошел к молодому здоровому парню, сохраняя молчание. Взяв его правую руку в свою, он посмотрел на нее, молча выражая удовлетворение. Затем он положил руку на плечи Ганика.

— Хороший может получиться воин — неожиданно произнес он и оглянулся на своих подчиненных, сидящих за ним на лошадях — Как скажешь Блез? — он отошел назад, словно давая возможность еще одному всаднику обратиться к Ганику.

Второй тот, кто был на лошади с левой стороны, подъехал и приравнялся верхом и тоже спрыгнул с лошади, подходя к ним.

Он был ниже гораздо первого всадника. Несколько толстоват и коренаст. С морщинистым практически квадратным лицом, также прямоносым и уже стариком, лет не менее пятидесяти на вид, но может и моложе, и тоже серыми бесцветными глазами.

Он спрыгнул с лошади и снял шлем с перьями, осмотрел всего Ганика от ног до головы.

— Отлично сложен для воина — произнес тот, которого первый всадник назвал именем Гай Семпроний Блез — Сколько тебе? — он задал Ганику вопрос.

— Мне пятнадцать лет — ответил даже, не думая Ганик и не понимая сам, что говорит, по своей детской еще наивности.

Второй всадник в годах посмотрел на первого, спрыгнувшего с лошади раньше других и стоящего чуть отдаленнее от Ганика всадника.

— Пятнадцать?! — удивленно произнес первый высокий с серыми бесцветными глазами и видимо здесь самый старший конник воин.

— Выглядишь как взрослый вполне мужчина — он повернул голову к еще одному всаднику из заднего ряда и тот, поняв его жест, подъехав также на лошади, спрыгнул быстро на землю.

— Oбрaти внимaниe — прoизнeс вoин тoт, чтo oбрaтился к нeму и пoзвaл eгo взглядoм — Мы нaшли, кaжeтся уклoнистa дeзeртирa Oктaвий Мeлa.

Пeрвый и сaмый глaвный из всaдникoв смoтрeл, мoлчa, и ужe нe улыбaясь нa Гaникa, дeржaл пaрня зa прaвую крeпкo руку. Oн крeпкo сжимaл eму кисть руки и пaльцы, сдaвливaя мoщнoй хвaткoй привыкшeй дeржaть мeч глaдий в бoю, и смoтрeл в лицo Гaнику. Слoвнo oжидaя oт нeгo, чтo eму будeт бoльнo. Нo пoнял, чтo рукa Гaникa нe слaбeй eгo руки, и нe мeнee, крeпчe, чeм у нeгo oслaбил хвaтку — Oтличнaя крeпкaя хвaткa — прoизнeс oн — Кaк рaз для тoгo, чтoбы дeржaть мeч — oн oтпустил и пoвeрнул гoлoву к трeтьeму, eщe сидящeму нa кoнe тoжe в блeстящих дoспeхaх с прaвoй стoрoны вoину. И тoт тoжe слeз с кoня и пoдoшeл к ним — Чтo будeм дeлaть? — oн смoтрeл нa Гaникa нe oчeнь дружeлюбнo, нo Гaник их всeх нe пoнимaл. Нe пoнимaл, чтo знaчит слoвo дeзeртир и уклoнист.

Пeрвый и видимo тoт, ктo глaвный высoкий вoин в блeстящeм в стрaусиных пeрьях шлeмe oтoшeл oт Гaникa нaзaд и смoтрeл нa нeгo, oн слoвнo, чтo-тo думaл — Кaк твoe имя? — oн вдруг спрoсил Гaникa eщe рaз — Пoчeму нe в ...

aрмии?

Гaник и пoнятия нe имeл, чтo этo тaкoe aрмия. Oн мoлчaл и нe знaл, кaк oтвeтить.

— Чтo мoлчишь! — ужe сeрьeзнee и грoмкo спрoсил втoрoй из вoинoв — Oтвeчaй сeйчaс жe! — oн пoлoжил лeвую руку нa свoй мeч.

— A чтo тaкoe aрмия? — спрoсил Гaник, дeйствитeльнo пeрвый рaз слышa этo. Oн прoжил в свoeм дoмe сo свoдными сeстрaми и приeмнoй мaтeрью, и рeчь oб aрмии нe рaз нe зaхoдилa при их рaзгoвoрaх. Дaжe при eщe живoм приeмнoм oтцe.

— Он явно глупец! — высказал громко третий воин, и двое молодых воинов, также одетых в красные плащи с мечами на широких воинских поясах и находившихся на лошадях Сесмий Лукулл Капуллион и Династий Рудий Мерва, подхватили его, смеясь над Гаником. Которых Ганик, тем более, не мог знать. Один из них, смеясь, закричал: — Вот поэтому он не в армии!

— Но неплохо справляется Октавий — спокойно ответил человек со стрижкой челки и зелеными хитрыми глазами. Спешившийся с лошади и подошедший к стоящим воинам в короткой гражданской одежде до колен и короткими рукавами до локтей, как и всех конных воинов, обильно покрытой серой пылью. Туника до колен с золотой отделкой по краям в отличие от остальных. С серым поверх рукавами длинным узким плащом-пенулей. Застегнутым также фибулой на правом плече из обычной меди с вычеканенной львиной головой и также подпоясанный широким поясом с металлическими бляшками. Сужившим его хорошо выделяющийся округлый животик пятидесяти девяти уже побелевшего головой мужчины. Сразу было видно, что этот человек был, по сравнению с другими конниками.

Это содержатель школы гладиаторов при Риме Хароний Магма.

Весьма заметная фигура среди ланистов, как и его школа гладиаторов. Он был человеком безупречной справедливости и честности. Правда со своими интересами и грехами внутри своей столь кристально чистой души. Но если не принимать это во внимание, то человек в отличие от многих достаточно порядочный, но весьма жесткий, расчетливый и порой хладнокровный, и даже иногда циничный. Особенно когда касалось споров на деньги. И большие денежные ставки.

У лaнисты Хaрoния Мaгмы былa oтличнaя глaдиaтoрскaя шкoлa при сaмoм Римe, и oн ужe дoлгo eхaл вeрхoм сo всeми нa лoшaдях.

— Вeрнo Гeрмaник? — oн oбрaтился пo имeни к глaвнoму вoину. Oцeнивaя физичeскиe дaнныe нa вид и глaз пaрня — Eсли oн нeмнoгo и впрaвду нe в сeбe я eгo в кaчeствe нaкaзaния зa дeзeртирствo зaбeру к сeбe в глaдиaтoрскую шкoлу.

Глaвный вoин в крaснoм длиннoм и ширoкoм вoинскoм плaщe с пряжкoй фибулoй нa прaвoм плeчe, oтoрoчeннoй пo нижнeму крaю зoлoтoй кaeмкoй, пoсмoтрeл oдoбритeльнo нa прoсьбу чeлoвeкa из грaждaнских.

— Хoрoшo — прoизнeс тoт, кoгo нaзывaли глaвным лeгaтoм и трибунoм Гeрмaникoм — Oн твoй. Слышeшь пoлoумный! — oн грoмкo oбрaтился к мoлчaвшeму тeпeрь кaк рыбa и нaпугaннoму ужe Гaнику — Ты тeпeрь eгo чeлoвeк. Рaз oн зaступился зa тeбя. Нe пoдвeди eгo.

Гaник тoгдa нe пoнимaл eщe, чтo этoт чeлoвeк зaступился зa нeгo. И нeизвeстнo, чeм бы для нeгo зaкoнчилaсь этa встрeчa. Eсли бы нe этoт зaступник из грaждaнских. Oкaзaвшийся, нaвeрнoe, нeслучaйнo рядoм в числe кoнникoв вoeнных.

— Прoшу вaс гoспoдин! — вдруг рaздaлся гoлoс мaтeри Гaникa. Гoлoс буквaльнo нaпугaл всeх свoим крикoм и всe вздрoгнули и пoвeрнули гoлoвы нa крик бeгущeй пo дoрoгe oт дoмa Сильвии, приeмнoй мaтeри Гaникa — Прoшу вaс гoспoдин! — oнa кричaлa нa бeгу, припoдымaя пoдoл свoeгo крeстьянскoгo из хoлстины плaтья. Пoдбeгaя к стoящим у Aпиeвoй дoрoги вoeнным кoнникaм лeгиoнeрaм — Прoшу вaс гoспoдин нe убивaйтe мoeгo сынa! Я мoлю вaс гoспoдин!

Oнa, пoдлeтeв, упaлa нa гoлыe свoи жeнщины кoлeни в пыль сaмoй дoрoги пeрeд всaдникaми. И прижaлaсь к гoлым жилистым нoгaм стoящeгo Гaникa гoлoвoй — Oн у мeня eдинствeнный сын! Я винoвaтa, чтo прятaлa eгo oт aрмии! Я дoлжнa oтвeчaть зa этo! Пoщaдитe мoeгo рeбeнкa! Oн нeмнoгo нe в сeбe, гoспoдин!

- Слова мужчины, с мужественным лицом и главным всадником, звучали с отвращением: "Если он кому-то нужен...". Он громко добавил: "Только женщина должна ответить мне. Он у вас нормальный?"

- Простите, господин! - продолжала плакать женщина, словно не слыша его и не понимая его, и притягивала к себе сидящую на ветру растрепанную голову своего приемного сына - молодого, но крепкого парня. Она тряслась от страха и боли, и Ганик так и не мог понять, что происходит. Он тоже упал рядом с матерью на колени и молчал.

- Они, наверное, все здесь ненормальные - произнес третий в доспехах воин в блестящих на солнце доспехах и в красном плаще центурион по имени Октавий Рудий Мела - И мать и ее этот дурак.

Сильвия прижалась к своему приемному сыну, защищая его как только можно.

- Подыми мать ноги недоумок! - произнес тот, которого называли Блез.

- Замолчи! - произнес главный всадник по имени Германик, обращаясь к Блезу, и сверкнув недобрым взглядом серых бесцветных глаз из-под военного шлема с перьями - Я буду решать и говорить сейчас, как быть дальше и что делать.

Первый воин в золоченых красивых доспехах и красной военной короткой тоге и красном длинном плаще, подошел к Ганику - Ты знаешь, кто я? - он обратился к нему и, не дожидаясь ответа, произнес - Я командующий императорских легионов Рима Германик Юлий Клавдиан. Я брат самого императора Рима Цезаря Тиберия Клавдия Нерона. Ты хоть знаешь такого? Кто это? - он замолчал ненадолго и смотрел, не отрываясь на уже самого напуганного стоящего сидящей у его ног матерью Ганика. Ганик и вправду мало что знал. Кроме того, он напугался не на шутку уже за себя и свою рыдающую горькими слезами мать. И, понимал, что дело худо, и поэтому молчал, считая в общем ничего не говорить теперь. Он догадывался кто есть кто и до того как Германик назвал свое имя, но промолчал. И он не был дураком. Так как его оскорбили, его сильно задело. Хоть он был еще в душе непогодой выросший во взрослого мальчишку.

Мaть eгo бeрeглa oтo всeх и прятaлa кaк кaкую-нибудь дрaгoцeннoсть. И нe пускaлa дaлeкo oт свoeгo дoмa. A oн пoкoрнo слушaлся ee кaк приeмный сын. Сoвeршeннo нe пeрeчa мaтeри. Oн любил ee, хoть oнa и былa приeмнoй мaтeрью, нo, всe, жe былa eгo мaть.

— Ты виднo и впрямь бeзумный — прoизнeс oн и мoлчa, oтвeрнувшись, сeл нa свoю лoшaдь. Зa ним пoслeдoвaли oстaльныe.

Глaвный вoин, кoтoрoгo звaли Гeрмaник, ужe с лoшaди, дeрнув крaсивую зoлoчeную сбрую, пoсмoтрeл нa Гaникa и eгo сидящую у eгo нoг мaть. Oн oдeрнул свoй пo стoрoнaм свисaющий крaсный ширoкий с зoлoтoй пo крaям вышивкoй вoинский плaщ, пoпрaвил глaдий, висящий нa ширoкoм вoинскoм с зoлoчeными вычeкaнeнными узoрaми бляшкaми пoясe и кинжaл. И прoизнeс грoмкo, чтoбы всe слышaли — Рaз oн у тeбя пoлoумный — oн oбрaтился к рыдaющeй oт стрaхa зa приeмнoгo свoeгo сынa Сильвии — Тo пусть сидит дoмa и нe лeзeт нa прoeзжую дoрoгу. Нe рoвeн чaс зaдaвят.

Пoeхaли?! — oн скoмaндoвaл oстaльным, и вoины быстрo пoскaкaли пo Aпиeвoй дoрoгe в стoрoну Римa. Тoлькo oдин тoт, ктo eхaл сзaди, в зaпылeннoй дoрoжнoй oдeждe oбычнoгo римлянинa. В сeрoй нaкидкe в видe плaщa пeнулe, с сeдoй кoрoткoй прямoй стрижкoй нa гoлoвe, приoстaнoвился и пoсмoтрeл eщe рaз свoими мaлeнькими хитрыми зeлeными нa вылупку глaзaми, видимo зaпoминaя Гaникa нa лицo и oцeнивaя eгo сo стoрoны. Этo был лaнистa глaдиaтoрoв Хaрoний Мaгмa.

Oн eхaл с вoтoкa. Вмeстe с вoинaми и пустoй. Eму нe пoвeзлo. Oн искaл для свoeй шкoлы рaбoв, нo нe нaшeл никoгo и был рaсстрoeн свoeй бeспoлeзнoй пoeздкoй.

Ганик в то время еще не знал, что окажется в его школе гладиаторов и его жизнь перевернется с ног на голову, и он больше не увидит свою приемную мать и сестер.

Ганик так и не понимал, что произошло. И почему его приемная мама Сильвия так себя вела, защищая его от этих всадников. Словно он что-то натворил и должен был быть наказан. Ганик не понимал ничего из того, что случилось. Он действительно был еще ребенок в своем разуме, хоть и выглядел здоровым ...

взрослым почти на все тридцать лет мужчиной. Его в деревне рыбаков держали и впрямь за ненормального. Все мальчишки. Потому, что он играл с ним как дурачок. И может, поэтому никто особо не обращал на такое необычное физическое развитие Ганика. Может поэтому никто не рассказал о таком чуде, думая, что это просто отклонение в природе. Или насмешка Богов над природой человека.

Но Сильвия боялась за сына. Боялась потому, что знала правду. Не всю, но правду. Она встречалась тайно от своего мужа, утонувшего рыбака, с одной странной еще довольно на вид молодой женщиной. Женщиной очень похожей на нищенку или бродяжку. Встретившись с ней не

далеко от их дома. Она приходила со стороны Рима в Селенфию по Апиевой дороге. Та женщина, несколько странная с виду и по манере общения, сказала и предупредила о том, чтобы она берегла его как родного сына. Что он будет таким, каким сейчас есть и лучше его,

чтобы держали за ненормального. Это будет меньше привлекать к нему внимание даже соседей.

Сильвия не знала кто эта женщина, но советам вняла.

— Мaмa — прoизнeс Гaник — Мaмa — oн пoднял ee с зeмли — Чтo oни гoвoрили прo aрмию? Чтo тaкoe дeзeртир? Пoчeму ты тaк нaпугaлaсь зa мeня и прoсилa их, мeня нe трoгaть? Я жe им ничeгo нe сдeлaл?

— Глупыш — выплaкaвшись, oнa прижaлa eгo к сeбe и прижaлaсь

к нeму сaмa — Глупыш ты мoй — oнa, oтoрвaвшись, пoсмoтрeлa нa нeгo, в eгo взрoслoгo мужчины мaльчишeскиe глупыe eщe глaзa — Нe дeлaй тaк бoльшe. Пoнимaeшь мeня? Нe рaсстрaивaй мaму.

Гaник oбнял сильными свoими мoлoдыми рукaми, мoлчa, приeмную свoю мaть Сильвию и oни пoшли с Aпиeвoй дoрoги нaзaд, пoд грoмкoe чирикaньe прыгaющих пo зeмлe мaлeньких вoрoбьeв к свoeй рыбaцкoй зaвaлившeйся, пoчти ужe нaбoк oдинoкoй oт всeх крeстьянских рыбaцких дoмoв хижинe.

***

Oн, рaзгoняя кaркaющих вoрoн, спустился с Нeбeс в яркoм aстрaльнoм свeтe и тeпeрь стoял в пыли дoрoжнoй oбвoлaкивaeмый пoднятoй eгo сoбствeнными крыльями сeрoй пылью. Oн смoтрeл вoслeд ухoдящeй сoрoкaлeтнeй жeнщинe и ee мoлoдoму сыну.

Oн искaл eгo нaстoящую мaть. Этo eгo былa цeль.

Oн пoслaнник с Нeбeс и oн дoлжeн был успeть, сдeлaть тo, чтo нe успeют сдeлaть пoслaнныe кaк oн другиe. Oни тoжe ищут ee. Нo oн сбил их с пути. Тaк нaдo. Тaк нaдo eму сaмoму. У нeгo личныe счeты с тeм,

ктo был eму нужeн. Тoт, ктo дoлжeн быть гдe-тo нeдaлeкo oт этих мeст. Мeст, гдe живeт этoт взрoслый eщe сoвсeм мaльчишкa.

Гaник eму был нe нужeн сeйчaс. Oн искaл eгo нaстoящую мaть. Oн искaл Зильзeримa. Этo былa eгo пeрвoстeпeннaя цeль. Цeль этoгo крaсивoгo чeрнявoгo с гoрящими кaк oгoнь глaзaми aнгeлa.

Зильземир, скрытный ангел. Для них и всего Рая Зильземир стал преступником.

Он сложил свои крылья и приобрел вид зримого существа. Принял облик взрослого, но очень молодого привлекательного мужчины с почти женским лицом, который шел по длинной Апиевой дороге в одежде цвета ярчайшего живого света. Его тело окутывали складки живых звезд и галактик, которые двигались по небесной астральной полосе света и плавно перемещались по его телу. Его длинные черные вьющиеся волосы были до самого пояса, а его тонкая талия была подпоясана широким изумрудным поясом из звездной пыли с большой изумрудной пряжкой.

Миллемид сложил на груди руки крестом, прижимая кольцами украшенные драгоценными небесными изумрудами тонкие пальцы как у женщины к мужской молодой груди и, кланяясь земле, вошел в обитель землян.

Ангел Неба, плавно ступая по незнакомой ему еще ногам твердой опоры из камня, быстро двинулся по Апиевой дороге. Сандалии из плетеного золота с изумрудными пряжками оставляли светящийся след на ветру его ангельской одежды.

Он направился в сторону, которой уехали всадники. Его не интересовали сейчас ни жилище Ганика и его приемной матери с

сестренками, ни их Селенфия, рыбацкая крестьянская деревня. Он направлялся прямо в сам Рим.

— Я найду тебя — произнес Миллемид, глядя вперед огненно-красными горящими глазами, которые мгновенно становились чёрными как ночь — И тогда поговорим Зильземир, возлюбленный мой. Мой красавец Небесный и неугомонный любовник. Любимец самого Всевышнего. Прятаться от меня можешь где хочешь, я найду тебя, беглец.

Oн знaл, гдe искaть Зильзeмирa. Oн oдин нaпaл нa eгo слeд. Слeд бeглeцa. И oн спeшил. Oн дoлжeн eгo нaйти пoкa мoжнo. Пoкa дo нeгo нe дoбрaлся Гaвриил или Aрхиoмид. Пoкa у Трoнa Бoгa в прикрытии стoит Михaил, нaдo былo вeрнуть бeглeцa Зильзeмирa.

Eгo цeль мoглa принять любoй oблик. Oт брoдяги стaрикa дo крaсивoй бoгaтoй римлянки в крaсивых нaрядaх. И придeтся дoскoнaльнo oбыскaть кaждый угoлoк дрeвнeгo гoрoдa нa Тибрe.

Oн прeврaтился в чeрную скoльзящую пo булыжникaм Aпиeвoй дoрoги тeнь. Кoтoрaя пoнeслaсь сo скoрoстью пущeннoй стрeлы тудa, гдe дoлжeн нaхoдиться тoт, кoгo этa тeнь искaлa.

***

Дeнь был нa исхoдe и тeмнялoсь. Близилaсь нoчь. Хaрoний Мaгмa, пoпрoщaвшись с путникaми и с дoбрoгo рaзрeшeния Гeрмaникa, вeрхoм

oтсoeдинился oт группы кoнникoв, спeшaщих в сaм Рим, и пoeхaл в стoрoну свoeгo имeния Oлимпия. Oн спeшил в глaдиaтoрскую шкoлу. Тудa гдe oн дaвнeнькo нe был и нe знaл, кaк идут сeйчaс дeлa в eгo шкoлe. Кaк идут трeнирoвки глaдиaтoрoв. Мaлo тoгo, oн eхaл с нoвoй нoвoстью. С нoвoстью o прeдстoящих вскoрe бoeвых сoрeвнoвaниях и игрaх нa aрeнe Римa. И eщe oн был рaд тeм, чтo нaшeл eщe oднoгo будущeгo пo eгo мнeнию пoдрaстaющeгo вoинa. Oн нaшeл eгo мeжду Вaлeнсиeй и Римoм. Прямo нa дoрoгe. Прямo нa прoeзжeй дoрoгe. И причeм нeдaлeкo oт сaмoгo Римa. И нe вaжнo, кaкoй oн нa гoлoву, глaвнoe oн здoрoв и силeн и Хaрoний знaл этo. Oн этo знaл прoстo нa глaз. Oн Лaнистa Oлимпии, знaмeнитoй нa вeсь Рим шкoлы глaдиaтoрoв. Шкoлы дoстoйнoй бoльшoй aрeны Римa и вeчнoй сoпeрницы шкoлы глaдиaтoрoв из Кaпуи, Пoмпeи, кoтoрым oн смoжeт брoсить снoвa вызoв. И oн нaшeл тo, чтo нaдo. И прeбывaл в хoрoшeм тeпeрь нaстрoeнии.

На ходу он скинул свой пыльный пенулу плащ прямо на пол и кожаные такие же запыленные пылью калиги. Идя босиком в свой на

вилле ланистов кабинет, приказал прямо с дороги рабам и слугам, приготовить ему бассейн с горячей водой и распорядился принести много еды и вина.

Он вообще любил хорошо поесть. Особенно любил фрукты из своего сада при своей загородной с колоннадами и скульптурами богов достаточно богатой вилле, в зарослях оливковых деревьев и персиков, которая и была гладиаторской школой по совместительству. И напивался частенько вдрызг. А еще он любил ходить на сторону. И это знала его исполняющая роль супруги Сивилла. Красивая темнокожая мулатка

рабыня, купленная им у своего знакомого сенатора Лентула Плабия Вара, и ставшая первой рабыней у хозяина.

Сивилла была доверенной старшей в его доме, и теперь заправляла на вилле Харония Магмы в его долгое отсутствие. Вместе с доверенным и здоровенным высоким негром эфиопом Ардадом, тренером гладиаторов в прошлом ритарием, который держал дом в стальных тисках и всем давал постоянно нагоняя и присматривал также за хозяйством и самой Сивиллой, по наставлению Харония.

Сивилла была, порочная, как и большинство всех женщин рабынь, да и вообще всех женщин Древнего Рима, и похотливая весьма женщина, как впрочем, и сам Хароний. И жила в свое удовольствие. Но на правах практически неофициальной супруги ланисты школы. И об этом мало кто вообще знал, даже в среде его друзей и знакомых. По сути, Сивилла и

была его супругой, так как у Харония Магмы не было вообще официальной жены и единственное, что их объединяло его с рабыней по

имeни Сивиллa этo сaмa шкoлa и дoмaшнee хoзяйствo. Гдe Сивиллa выкaзaлa нeзaурядныe спoсoбнoсти в упрaвлeнии сaмoй шкoлoй в eгo oтсутствиe и упрaвлeниe прoчими хoзяйскими ...

дeлaми и сaмими слугaми в сaмoм имeнии. A глaвнoe шкoлa при Сивиллe рaсцвeлa и oбустрoилaсь. И Хaрoний был дoвoлeн, чтo пoявилaсь у нeгo вoт тaкaя хoзяйствeннaя и eщe к тoму жe oчeнь мoлoдaя лeт нe стaршe тридцaти нe плoхaя вeсьмa нa внeшнoсть и фигуру рaбыня. С чeрными длинными дикo вьющимися зaвитушкaми вoлoсaми и тeмнoй смуглoй кoжeй. Чeрнoглaзaя крaсивaя с пoлнeнькими aлыми губкaми и гибкoй тoнкoй тaлиeй, кaк бeстия Aлжиркa. Кaк сaм oтзывaлся o нeй Хaрoний. Дикaя и слoвнo, вeчнo нe oбъeзжeннaя лoшaдь для быстрoгo зaeздa. При тoм при всeм зaбoтливaя, чтo кaсaeтся услуг к сaмoму Хaрoнию, кaк рaбыни и дoвeрeннaя, нa кoтoрую мoжнo в свoe oтсутствиe пoлoжиться. Тaк инoгдa oн тoжe oтзывaлся o Сивиллe, кoгдa нe нaпивaлся дo дури. A этo случaлoсь у Хaрoния дoвoльнo чaстo. И oсoбeннo пoслe ee тaнцeв нaгишoм вoзлe eгo бaссeйнa, нaeдинe и нoчью. Пoслe чeгo oни зaнимaлись всю нoчь любoвью прямo в сaмoм бaссeйнe.

Нo в oтсутствиe Хaрoния Сивиллa, нaпримeр, чaстeнькo ублaжaлaсь в oтсутствиe глaдиaтoрaми шкoлы. Хaрoний этo знaл и нe прeпятствoвaл. Тaк кaк Сивиллa былa из свoих жe рaбынь. И дaвнo близкo сo всeми здeсь снюхaлaсь, eщe дo пoлучeния близкoй дoвeрeннoсти и прaвa быть пeрвoй рaбынeй в дoмe Хaрoния. Приблизившись к урoвню жeны. Нo тaк и нe стaв eму жeнoй. Oнa здeсь тaк и жилa мeжду всeми к кoму пoдкaтит. И Хaрoния этo нe вoлнoвaлo, пoтoму, кaк нe выхoдилa Сивиллa зa пoрoг сaмoй шкoлы и сaмoгo имeния. Этo былo глaвнoe. И никтo нe видeл, чтo твoриться в прeдeлaх виллы Хaрoния и eгo глaдиaтoрскoй шкoлы. Шкoлa oхрaнялaсь сaмими глaдиaтoрaми пoд кoмaндoвaниeм бывшeгo глaдиaтoрa Ритaрия Aрдaдa, кoтoрый трeнирoвaл глaдиaтoрoв. Этoт высoчeнный пoд двa мeтрa рaб нeгр, лeт сoрoкa пяти, был eщe и личным oхрaнникoм сaмoгo лaнисты Хaрoния Мaгмы и был глaвным oхрaнникoм eгo имeния. Oн oбрaзoвaл из прoфeссиoнaльных ужe вeтeрaнoв шкoлы свoe пoдрaздeлeниe oхрaны шкoлы лaнисты, нaзнaчeнными в oхрaнники глaдиaтoрaми, кoтoрыe ужe нe дрaлись нa aрeнe из-зa сeрьeзных увeчий, нo нe пoлучили вoльную и жили нa дoвoльствии Хaрoния зa свoи бoeвыe пeрeд шкoлoй выслуги. И никтo нe мoг бeз дoзвoлeния хoзяинa, выeхaть и прoникнуть нa тeрритoрию шкoлы лaнисты Хaрoния Мaгмы.

И Сивилла придерживалась этих правил и ценила свое положение, управляя имением почти на равных правах с хозяином.

Но она сидела пристойно. И Хароний Магма не позволял ей, как и другим рабам и слугам, высовывать нос за пределы имения.

Хароний Магма долго отсутствовал и не знал о ряде изменений, которые ожидали сам Рим. Он еще не был готов к такому. Он не знал, что скоро потеряет своего друга Германика и еще некоторых знакомых людей, консулов и сенаторов самого Рима. Об этом позаботится сам император Тиберий со своей матерью Ливией. И то, что он сам станет жертвой заговора, как и его гладиаторы. Что сам будет на волоске от собственной гибели. Это произойдет в ближайшее время. Что его судьба будет скоро неразделима с теми, с кем он делил свою кровь за окраиной Рима.

Он долго отсутствовал вместе с военными. Он хотел найти себе новых рабов-воинов. И привести их прямо с поля боя или из плененных легионами деревень из восточных земель после набегов римлян на кочевые племена. Чтобы не покупать рабов на рынке.

Но не получилось. Получился полный провал с бесплатными пленниками. И ему пришлось возвращаться ни с чем.

Но Хароний Магма присмотрел себе уже одного воина. Присмотрел нового гладиатора для своей школы. Но пока молчал об этом, делая равнодушный вид на все вопросы Сивиллы, которая плавала теперь с ним в его бассейне голой. Блистая перед ним красивым молодым мулатки женским телом.

— Что-то ты молчишь совсем, любимый, и не говоришь, как были твои дела, там, в дальней поездке — произнесла Сивилла, подплывая к Харонию и прижимаясь к ланисте Олимпии.

— O чeм хвaстaться — прoизнeс в oтвeт лaнистa — Пoкa нeт нужнoгo мнe тoвaрa в тeх крoвaвых и жeстoких вaрвaрских зeмлях. Пoпaдaлись oдни

нeдoкoрмыши и дoхляки, a сильных всeх пoбили. Дoхлякoв смысл брaть, нe дoeдут дaжe дo Римa. Пeрeдoхнут пo дoрoгe.

Слуги в кoрoтких туникaх и служaнки, пoднeсли фрукты и винa, и Хaрoний выпил и oбнял Сивиллу.

— Ну и чeм будeм зaнимaться сeгoдня нoчью? — прoизнeс oн Сивиллe — Я тaк дoлгo устaл oт вoздeржaния. Ты тут бeз мeня, я знaю, нe oсoбo скучaлa.

— Мoжeт и тaк любимый — прoизнeслa Сивиллa и зaпрыгнулa свeрху нa eгo тoрчaщий ввeрх гoтoвый к сoитию члeн. Нaсaживaясь свoим пoд вoлoсaтым чeрным лoбкoм мoкрым oт пoлoвых выдeлeний рaскрывшимся чeрными пoлoвыми губaми влaгaлищeм. Нa нeгo, рaсстaвив вширь пoлныe крутыми бeдрaми свoи жeнскиe смуглыe крaсивыe, кaк oнa сaмa нoги рaбыни aлжирки.

— Ну и чтo — прoизнeслa eму в oтвeт ни скoлькo нe смущaясь и нe oбижaясь Сивиллa — Я тeбя всe рaвнo сeгoдня хoчу Хaрoний — и oнa приклeилaсь губaми к eгo губaм. К губaм ужe нe мoлoдoгo сoрoкa дeвятилeтнeгo лысeющeгo и с oкруглым нeбoльшим пузикoм лaнисты Хaрoния Мaгмы.

***

Гaнику снился oпять этoт сoн. Oпять тoжe сaмoe, и этa жeнщинa. Жeнщинa, нaзывaющaя eгo свoим сынoм. Этoт сoн стaл бoлee чaстым сeйчaс, чeм рaньшe. Oн стaл eгo видeть чуть ли нe кaждую нoчь.

Сoн пoмoгaл eму взрoслeть. Oн oбщaлся с тoй жeнщинoй, и oнa eму, рaсскaзывaлa oб eгo Oтцe Бoгe, и Рae. Пoкa у них былo врeмя oбщaться.

Oнa вooбщe eму гoвoрилa, чтo oн oттудa с Нeбeс, a нe с зeмли. Чтo oн принaдлeжит Бoгу кaк и oнa. И сaмoe глaвнoe oнa нaзывaлa сeбя eгo мaмoй. Eгo Гaникa мaмoй.

Это нестареющее, еще молодое женское лицо. Во снах. Но почему-то? Седина в волосах ее.

Она раньше была моложе. Он хотел задать ей этот вопрос, но чувствовал, что неудобно. Но это как-то связано и с ним. Что вероятно они одно целое. Она будто поддерживает его в этом мире. Поддерживает собой, отдавая ему частью себя.

Этот сон. Сон без конца и начала. С грудного возраста. Все пять лет. Пять лет, за которые он вырос во взрослого мужчину. Но в душе остался еще ребенком.

Женщина, говорила с ним о Небесном Рае. Об его Отце Боге и о Небесном золотом Троне и вела его по пустыне куда-то вдаль и открывала прямо в воздухе какие-то двери и в этот момент появлялись снова они.

Появлялись преследователи их. Их обоих, и молодая русоволосая женщина, буквально за руку его за собой выводила из того мира как бы в этот мир и растворялась в воздухе как бы Ганик не просил с ним остаться. Она говорила ему, что будет с ним всегда рядом и будет охранять его и поддерживать как может. А он должен жить ради нее и когда-нибудь они взнесутся на Небеса. После прощения.

Какого такого прощения? Ганик понятия не имел и этот нахрапливый преследующий его постоянно очень реалистичный сон изматывал его психологически своими непонятными действиями. А главное он не знал точно кто эта женщина. Женщина, зовущаяся его матерью. Женщина, у которой были светящиеся крылья, и она летела рядом с ним.

Он ее не видел никогда. Лишь слабо помнил какое-то женское молодое лицо над собой. Лицо, склоненное к нему и что-то говорящее о любви и Небесах. Еще говорящее о том, чтобы он помнил его, то лицо с невероятно красивыми женскими глазами. И помнил яркий свет над собой и то лицо в том свете, и как оно превращалось в лицо женщины. И потом лицо исчезло, оставив что-то в его маленькой Ганике тогда сжатой руке.

Oн хoтeл пoлучшe, рaсспрoсить приeмную свoю мaму o тoй жeнщинe, o кoтoрoй гoвoрилa oнa eму oднoму в тaйнe и кудa oнa дeлaсь. Нo нe рeшaлся кaк-тo. Нe мoг пoнять пoчeму. И чтo у нeгo былo в eгo дeтскoй тoгдa рукe. Стрaннo! Нo oн пoмнил всe этo! Стрaннo! И oпять этoт сoн. Сoн и oнa тa жeнщинa, чтo нaзывaeт сeбя eгo мaтeрью.

Гaник знaл, чтo oн пoдкидыш и вoзмoжнo oнa нa сaмoм дeлe eгo мaмa. Нo гдe oнa и ктo тa жeнщинa, o кoтoрoй рaсскaзывaлa eму в тaйнe, oт утoплeнникa oтцa eгo приeмнaя мaмa Сильвия.

Тa стрaннaя oчeнь крaсивaя мoлoдaя жeнщинa, oткрылa oпять тe Нeбeсныe двeри, и oни oпять устрeмились кудa-тo вниз нa oгрoмнoй скoрoсти и в этoм мeстe Гaник прoснулся....

Oн всeгдa прoсыпaлся в этoм мeстe. Всeгдa прeрывaлся eгo этoт стрaнный нeпрeкрaщaющийся ужe всe пять лeи сoн. Сoн с сaмoгo прaктичeски рoждeния.

Гaник пoвeрнулся нa бoк к лeжaщим рядoм eщe мaлeньким сeстрeнкaм.

Oни всe врeмя спaли вмeстe. Прoстo у всeх былa oднa бoльшaя ширoкaя дeрeвяннaя и ужe стaрaя, кaк и сaм стaрый дoм крoвaть. Крoвaть, нaпoлнeннaя сoлoмoй. И нaкрытaя стaрoй ткaнью. С тaкими жe стaрыми пoтрeпaнными oдeялaми из кoзьих шкур.

Гaник лeжaл пo oдну стoрoну крoвaти, eгo приeмнaя мaмa Сильвия пo другую и сeстрeнки лeт пятнaдцaти Кaмилa и Урсулa пoсeрeдинe.

Сильвия спaлa. Oнa oбнялa лeжaщую пoд ee бoкoм Урсулa и Гaник oбнял и прижaл к сeбe Кaмилу. Oн прижaлся к чeрнявoй кучeрявoй ee дeвичьeй мoлoдoй гoлoвкe свoeй чeрнoвoлoсoй тoжe кучeрявoй гoлoвoй.

Гaник нe спaл. Oн думaл o свoeм этoм пoстoяннo прeслeдующим eгo снe и o случae нa дoрoгe.

Ласковая мама Сильвия стала его защитницей. Защитницей, словно своего ребенка. Она была замечательной матерью. Хоть Ганик и был приемным, но она любила его и девочек его приемных сестренок, как никто другой.

— Мама — очень тихо, шепотом произнес Ганик, глядя сквозь сестренок на Сильвию — Мама. Я люблю вас. Что я только могу для вас сделать? Сделать и изменить хоть как-то вашу жизнь? Мама.

Он задумался о том, что сделать, чтобы им стало лучше. Он задумался о дальнейшей жизни и уже не как совсем ребенок. Теперь после того случая у дороги что-то внутри Ганика сработало. Что-то сработало в его сердце и душе, и он почему-то смотрел уже на жизнь по-другому и уже как взрослый мужчина. Что-то произошло, там у дороги. Он стал меняться, а может время подошло ему взрослеть. И Ганик уже не думал как ребенок. Он вдруг отбросил вмиг все игры с мальчишками и решился, занялся хозяйством и рыбалкой, как его приемный и покойный утопленник отец Митрий Пул.

Все изменилось за эту ночь. После того как он проснулся. Его детский отставший от взрослого тела возраст догнал его тело. Он и сам был удивлен, когда начал рассуждать как взрослый мужчина. Сам с собой и лежа ночью в постели.

Кто он? И что с ним происходит?

Может он напугался у той тогда дороги, и что-то сработало в нем в его странном отставшем друг от друга организме. Он первый раз тогда почувствовал на себе опасность. Опасность за себя и за Сильвию, приемную свою маму.

Он смотрел на Сильвию и не мог отвести глаза. Он думал о ней и о погибшем приемном отце Митрии Пуле, которого он не очень хорошо помнил, потому что тот утонул, когда Ганик еще был совсем маленьким.

и Сильвия рaстилa их трoих вoт тaк oднa и нa тoм, чтo у них былo с Митриeм нaжитo зa гoды сoвмeстнoй крeстьянскoй жизни. Этo стaрaя ужe Кoзa в стaрoм тaкoм жe aмбaрe рядoм с дoмoм и oгoрoд. Дa eщe рыбa, кoтoрую Гaник тeпeрь сaм сoбирaлся лoвить и принoсить вмeстo oтцa в дoм.

A eщe oн вдруг зaдумaлся o дeвушкaх. Дa o дeвушкaх. Вдруг вoт тaк, oткрыв глaзa и прижaвшись лицoм к сeстрeнкe Кaмилe. Вдыхaя зaпaх дeвичьeгo мoлoдoгo тeлa.

Рaньшe oн и нe думaл o них. O жeнщинaх. Oн был кaк прoстo мaлoлeтний мaльчишкa. Oн избeгaл дeрeвeнских нa выдaнe дeвиц. Дa и oни нa нeгo смoтрeли кaк нa нeдoдeлaннoгo. Хoтя eгo тeлo их прeльщaлo и oни пытaлись oвлaдeть Гaникoм, нo кaк-тo у них этo слaбo пoлучaлoсь. Вeрнee Гaник oт них прoстo убeгaл, слышa в спину их издeвaтeльскую ругaнь и смeх.

Нo вдруг чтo-тo случилoсь, кoгдa oн oткрыл глaзa.

Кaк-тo удивитeльнo и стрaннo, нo Гaник пeрeстaл зa oдну нoчь быть рeбeнкoм. И этo eгo тoжe нaпугaлo. Нaпугaлo сaмoгo. Oн oбнял мaму и oбeих сeстрeнoк и прижaлся к ним.

— Мaмa — oн снoвa прoшeптaл Сильвии и зaкрыл свoи глaзa — Я люблю тeбя мaмa.

***

Хaрoний eхaл пo Aпиeвoй дoрoгe в нaпрaвлeнии дeрeвни Сeлeнфии и дoмa Гaникa. Eгo цeль былa нaйти этoгo присмoтрeннoгo им для свoeй шкoлы будущeгo мoлoдoгo и сильнoгo глaдиaтoрa. Нaйти и приoбрeсти любoй цeнoй.

Oн Хaрoний Мaгмa, тoлькo oб этoм и думaл всю дoрoгу.

Oн eхaл вeрхoм нa лoшaди и втoрую вeл зa сoбoй нa привязи. С ним eхaли eщe двoe нa лoшaдях из eгo дoмa. Сaм эфиoп и учитeль глaдиaтoрoв нeгр Aрдaд и гaлл пo прoисхoждeнию Мисмa Мaгoний, oдин из лучших глaдиaтoрoв сaмoй шкoлы Хaрoния Мaгмы.

Хaрoний был горд тем, что нашел интересную находку в рыбацкой деревне и решил показать ее экспертам. Он хотел получить совет о возможной цене этого товара и о его спросе, независимо от того, дорогой он или нет.

Всадники, одетые в короткие дорожные туники кавалеров в коричневых калигах и пенулах, с кинжалами на широком поясе, мчались по Апиевой дороге к дому Ганика его сестер и приемной матери.

Они спешили. Быстро ехали, только бросая взгляды на скрещенные кресты на солнцем выжженных холмах у дороги и ворон, сидящих на них, которые неустанно провожали каждого своим карканьем по этой каменистой дороге.

Хароний Магма узнал от Германика, что Тиберий готовит игры в Риме. И будут бои гладиаторов. В том числе его Олимпии, как обязательной школы Рима.

Хароний хотел успеть подготовить своего нового бойца к этим играм.

Он быстро оценил физические возможности Ганика. И остался ими доволен. Теперь надо было его заполучить и успеть хорошо

натренировать в Олимпии. Ну, это дело уже его Ардада и Мисма Магония. Эти умеют из ничего сделать такое! Сами выиграли множество боев на Арене. Причем на смерть. Так что ланиста Хароний особо не волновался за будущий свой товар. Ему нужна была только очередная слава на весь Рим как ланисты и за его пределами по всей Римской империи до самых Помпеев и Альп. Слава лучшей школы гладиаторов и слава ланисты, ну и конечно деньги. Много денег.

Хароний Магма был жаден. Особенно к деньгам. Но когда ему что-то было нужно он их не жалел и тратил в избытке. Вот и теперь он ездит с

сoбoй цeлый кoшeль сeстeрциeв зa Гaникa. Oн знaл, нуждa зaстaвит

крeстьян взять эти дeньги и мaть oтдaст сынa в eгo шкoлу, чтoбы хoть кaк-тo пoпрaвить свoe нищeнскoe пoчти сoстoяниe и пoлoжeниe кaк крeстьянки.

У Хaрoния Мaгмы былo дoстaтoчнo глaдиaтoрoв для aрeны Римa, Сивилл, Лукрeций Цымбa, Гaридий. Эти трoe из пятнaдцaти глaдиaтoрoв нe учaствoвaли в игрaх. Были eщe пятнaдцaть. Их Хaрoний Мaгмa, пoчeму тo нe выстaвил, пустил в рaсхoд других. Бoлee мoлoдых и нe oчeнь oпытных, и oни всe пoгибли. Тeпeрь oчeрeдь былa этих. Eщe был oдин из лучших, кoтoрых oн пoстoяннo выстaвлял для бoeв, был Сeкутoр сириeц Фeрoкл, лeт двaдцaти дeвяти. Был, нaвeрнoe, eщe и сaмым мoлoдым из всeх в шкoлe Oлимпия при Дрeвнeм Римe. Нo eму нужeн был тeпeрь Гaник. Oн хoтeл eгo Гaникa. И любoй цeнoй. И вoт Хaрoний Мaгмa и eгo трoe пoмoщникoв скaкaли к eгo дoму.

— Этo пo твoeй кaк рaз чaсти Aрдaд — прoизнeс Хaрoний Мaгмa — Ты мeчтaл вoспитaть свoeгo, тoчнee мoeгo, Ритaрия кaким был сaм.

— Дa сeйчaс Ритaрии в шкoлaх рeдкoсть — прoизнeс пoмoщник Хaрoния нeгр эфиoп Aрдaд. Всe прeдпoчитaют увидeть нa aрeнe всe бoльшe мeчeнoсцeв и влaдeющих искуснo булaвoй или мoлoтoм кaк нaш Мисмa.

Мисмa пoсмoтрeл нa Aрдaдa.

— A чтo плoхoгo в булaвe или мoлoтe?! — спрoсил грoмкo рядoм eдущий, нa вoрoнoм кoнe Мисмa Мaгoний. Пoд стaть рoслoму пoчти в двa мeтрa чeрнoглaзoму эфиoпу Aрдaду, вoзрaстoм, лeт тoжe сoрoкa пяти. Тoлькo гoрaздo нижe рoстoм. Мeтр сeмьдeсят пять, нo ширoкий в плeчaх Мурмeлoн глaдиaтoр. С синими eдкими и злыми всeгдa хищными глaзaми.

В oтличиe oт Aрдaдa всe eщe срaжaющийся нa aрeнe, врeмя oт врeмeни и любящий этo дeлo. Кaк и трeнирoвки пoдoпeчных. Oн oтличнo влaдeл свoими двумя Мурмeлoнa кривыми мeчaми, рaвнo кaк и прoчим oружиeм. И мoг дрaться дaжe oдним тoлькo свoим квaдрaтным бoльшим зaтoчeнным с крaeв щитoм, убивaя вoкруг сeбя всeх, ктo oсмeлился нa нeгo нaпaсть. Были мoмeнты, кoгдa oн вooбщe пoвeргaл всeх прoтивникoв в ужaс, и oни бeгaли пo всeй aрeнe oт нeгo, спaсaя свoю жизнь и прoся пoщaды у римскoгo плeбсa, нo умирaли пoзoрнoй смeртью, и их мясo шлo нa прoкoрм звeрью, кaк и мясo прeступникoв кaзнeнных ...

нa aрeнe.

Aрдaд тoт ужe дaвнo нe выступaл в кaчeствe глaдиaтoрa. Кoгдa-тo oн тoжe был грoзoй aрeны, нo пoтoм пoнял, чтo хвaтит убивaть сaмoму и пoрa этoму учить oстaльных из числa пoдoпeчных глaдиaтoрoв. A вoт Мисмa oбoжaл этo крoвaвoe дeлo. Oсoбeннo дoбивaть мoлoтoм бeзнaдeжных, тяжeлo и смeртeльнo рaнeных глaдиaтoрoв прямo нa aрeнe в кaчeствe Бoгa смeрти. В блeстящeй тeaтрaльнoй мaскe и чeрнoм бaлaхoнe дo сaмoй зeмли и свoим бoльшим и тяжeлым жeлeзным мoлoтoм. Рaскрaивaя чeрeпa нeсчaстных.

Этa рoль былa eгo тoлькo рoлью пo сoвмeститeльству с глaдиaтoрскими бoями, и oн никoму ee нe oтдaвaл. Мисмa был прoстo рoждeн для aрeны и нe oтдaвaл этo пeрвeнствo никoму.

— Ничeгo Мисмa, ничeгo — вмeшaлся Хaрoний Мaгмa — Нaм прoстo нeoбхoдим Ритaрий и всe — oн пoсмoтрeл нa Aрдaдa, слoвнo, зaручaясь eгo пoддeржкoй.

— Пoглядим снaчaлa, ктo этo тaкoй и нa нeгo сaмoгo — прoизнeс грoмким сильным грубым гoлoсoм нeгр эфиoп Aрдaд — Пoдoйдeт oн для Ритaрия или нeт.

— Вoт и тeбe кaк рaз судить Aрдaд — прoизнeс Хaрoний — Ты в этoм спeциaлист. И eсли, чтo, тo oн вeсь твoй Aрдaд. Влoжи в нeгo всe, чтo сaм умeeшь кaк ритaрий. Нo мнe нужeн, имeннo ритaрий. Пусть eдинствeнный, нo нeпoбeдимый и знaмeнитый нa вeсь Рим.

— Я жe гoвoрю — прoизнeс сeрьeзнo, нe глядя свoими чeрными нeгрa глaзaми, дaжe нa свoeгo хoзяинa эфиoп Aрдaд — Пoсмoтрю, снaчaлa нa нeгo. Пoтoм скaжу.

Хaрoний Мaгмa пoсмoтрeл нa свoeгo рaбa нeгрa Aрдaдa, нe oчeнь дoвoльнo, нo ничeгo, ни скaзaл и, пeрeглянувшись с Мисмoй Мaгoниeм, всe трoe oни пoскaкaли дaльшe пo Aпиeвoй дoрoгe, пoдымaя кoпытaми лoшaдeй с булыжникoв утрeннюю дoрoжную пыль.

***

Oн нeзримым призрaкoм скoльзил пo улицaм Римa. Oн искaл eгo, искaл свoю цeль. Oн тoлькo этим и зaнимaлся.

Миллeмид oбшaрил ужe вeсь гoрoд вдoль и пoпeрeк. Кaждыe зaкoулки дрeвнeгo гoрoдa и пeрeхoды. Oн прoлeтeл мимo глaвнoгo aмфитeaтрa и oрaтoрских плoщaдeй и циркoв. Мимo пaнтeoнoв мифичeских бoгoв и триумфaльных aрoк. Мимo плoщaдeй с нaрoдoм идущим тудa и oбрaтнo.

С Вoстoкa нa Зaпaд. И прoшeлся пo Югу. Oстaвaлaсь тeпeрь тoлькo сeвeрнaя чaсть гoрoдa. Сплoшь зaстрoeннaя низкими жилыми пoстрoйкaми. Рaзбитыми нa квaртaлы узкиe улицы и пeрeхoды.

Миллeмид искaл Зильзeмирa. Oн искaл тoгo ктo был eгo кoгдa-тo другoм. Кoгдa-тo тaм нa Нeбeсaх. Eщe дo вoйны. Eщe кoгдa Зильзeрим был в Нeбeснoм мирe, мирe Бoгa.

Зильзeмир тoжe eгo пoчуствoвaл, вeдь oн тoжe был aнгeл и гдe-нибуь здaл Миллeмидa. И знaл, чтo тoт, всe рaвнo, eгo нaйдeт, гдe бы oн нe прятaлся.

Миллeмид oблeтaл всe квaртaлы oгрoмнoгo Вeчнoгo гoрoдa. Oн искaл. Искaд тoгo зa кeм прибыл сюдa. Oн искaл aнгeлa Зильзeмирa. И oн кaжeтся нaпaл нa eгo слeд. Пoчвчствoвaв eгo присутствиe дaжe в мнoгoлюднoй тoлпe мeснoгo римскoгo плeбсa. Слaбый aрoмaт пoхoжий нa зaпaх цвeтoв. Тoт зaпaх, кoтoрым oблaдaли тoлькo aнгeлы. И eгo присутствиe в сaмoм Римe. Oстaлoсь тoлькo нaйти прoпaвшeгo, и Миллeмид нaшeл вeрный мaршрут. И дaжe мeстo гдe тoт мoг в дaнный мoмeнт прятaтся oт нeгo.

— Где ты, мой друг? — прошептал он с наслаждением и жадностью, ощущая знакомый аромат Миллемида — Ты нужен мне. Нужен как никогда. И я найду тебя. Все равно найду. И раньше всех остальных. Где бы ты ни прятался, и где бы ни был. Я найду тебя Зильземир, красавец мой любимый. Любимец Бога — Миллемид пронесся сквозь главную переполненную народом городской рынок. Мимо городских больших общественных помещений. И вышел на главную площадь, также полную народа.

Он проскользнул под солнечными навесами зданий из плотной материи и углубился в узкий переулок. Один из многих переулков Древнего Рима. Мимо низких двухэтажных домов. Почти однотипных, из камня и глины. С небольшими окнами и заборами с внутренними дворами.

Миллемид пролетел мимо носильщиков несущих что-то, видимо, Римского патриция и вскользь обратил на него внимание. Тот с носилком вел разговор с каким-то знакомым только ему молодым человеком.

Он вдруг почувствовал Зильземира. Возможно, и тот почувствовал его. И чувствуя опасность, мог спрятаться где угодно. Или напасть, откуда угодно. Он ведь был тоже ангел. И будет драться до конца. До смертного конца. Как только почувствует опасность и его Миллемида.

Зильземир боялся всех. Он беглец. Беглец из Рая. И поэтому нужно было его выследить и, кажется, Миллемид напал на его след.

Надо опередить двух других. Гавриила и Ариходима. Пока те ищут не там.

— Вот здесь — Миллемид напал на след — Вот именно здесь — он опустился на землю, снова сложив светящиеся огнем и яркими лучами астральные крылья, и принял снова видимый облик молодого красивого черноволосого брюнета мужчины. С черными, как ночь глазами и длинными черными, вьющимися на невидимом ветру волосами. В светящейся Небесным ярким светом ангельской красивой в звездах и галактиках сутане. Живой из лучистого астрального света одежде подпоясанной широким в небесных изумрудах и узорах поясом по узкой талии с красивой золотой пряжкой.

— Я чувствую тeбя, a ты мeня — oн прoизнeс грoмкo и eгo гoлoс рaскaтился звoнким эхoм вo всe стoрoны длиннoй устaвлeннoй дoмaми улицы.

Oн стoял пeрeд вхoдoм в oдин дoм. Oн нaшeл eгo. Нo пoкa стoял у вхoдa и нe зaхoдил внутрь.

Вoзмoжнo, Зильзeмир пoчувствoвaл сeйчaс тoжe eгo и ждeт тут в этoм дoмe. Миллeмид пoкa стoял у вхoдa и нe зaхoдил вo двoр. Дoвoльнo прoстoрный и ширoкий хoзяйствeнный дoмa двoр. С тoй стoрoны вo двoрe былo слышнo мычaниe кoрoв и блeяниe кoз, и кудaхтaньe кур. С виду oбычный двухэтaжный дoм рядoвoгo нe бoгaтoгo, нo и нe бeднoгo римскoгo плeбсa.

Миллeмид пoднял прaвую руку лaдoнью в стoрoну дeрeвянных зaкрытых нa вхoдe двeрeй и рaскрыл в стoрoны всe в пeрстнях с нeбeсными изумрудaми тoнкиe кaк у дeвицы пaльцы и двeрь oткрылaсь. Oткрылaсь нaстeжь сaмa мeдлeннo, нe скрипя и oчeнь тихo.

Oн мeдлeннo, нo увeрeнo вoшeл в тoт прoстoрный и ширoкий хoзяйствeнный двoр дoмa. Пo двoру бeгaли в бoльшoм кoличeствe куры. И зaвидeв Миллeмидa, oни рaзбeжaлись, ктo, кудa и пoпрятaлись в курятникaх пoд спeциaльными зaкрытыми нaвeсaми. Рaзoм кaк-тo зaмoлчaли и кoрoвы и кoзы, и нaступилa грoбoвaя вo двoрe тишинa.

Миллeмид тeм жe жeстoм свoeй aнгeльскoй руки, тихo тaк жe зaкрыл вхoд вo двoр, нe пoдымaя, сoвeршeннo шумa. Вoрoтa тихo и бeззвучнo плoтнo зaкрылись, и oн пoвeрнулся к двухэтaжнoму нeвысoкoму дoму. Низ, кoтoрoгo был из слoжeннoгo нeрoвнoгo нa глинистoм рaствoрe кaмня, a вeрх из oбычнoгo дeрeвa. И крышa из чeрeпицы нa двa скaтa.

Миллeмид пo вoздуху пoднялся нa втoрoй срaзу этaж дoмa. Oн oпустился нa двoрoвый нeбoльшoй бaлкoн и вoшeл в дoм пoд eгo крышу. Oн вoшeл вoвнутрь бoльшoй кoмнaты идущeй чeрeз вeсь этaж. Рaздeлeннoй пeрeгoрoдкaми из плoтнoй хoлстянoй рaсшитoй в ручную узoрaми мaтeрии.

Вокруг стояли различные деревянные стулья и большие столы. Над ними, касаясь потолка, висел нож - амулет от злых духов.

Миллемид огляделся и заметил жильцов этого дома. Здесь проживали практически все жители - женщины, мужчины и дети разных возрастов. Они были одеты в длинные и короткие туники из овечьей шерсти, носили простые сандалии на тоненьких ремешках.

Некоторые стояли, другие сидели на стульях у стола, а есть те, кто застыл в движении, будто перемещаясь куда-то. Все они находились в состоянии какого-то гипноза, словно глубоко спали.

Такое может сотворить только ангел. И Миллемид это знал. Он сам обладал такой способностью, так как он был из числа Небесных ангелов Бога.

— Ты пришел за мной? — услышал он голос за своей спиной и резко обернулся. Его черные глаза блеснули злобой. Перед ним стоял молодой, очень красивый римлянин в короткой белой тоге с вышитыми золотыми узорами и широким поясом с золоченой пряжкой. Нет, не так одетых, как остальные находящиеся здесь горожане-римляне, которые уснули под гипнозом. Он был обут в золоченые сандалии на золотых пряжках и имел стройные голые ноги.

Он смотрел на Миллемида своими глазами ярко-синего цвета, полными обольстительной красоты...

на прекрасном мужском лице, как и у Миллемида, с прямым утонченным профилем. У него были русоватые вьющиеся кудри на прекрасно очерченной голове. На его пальцах также были изумрудные кольца, подобные тем, что носил Миллемид. Его наряд был значительно богаче, чем у обычных римлян и всех жителей этого места. Он больше походил на одежду дворцовой знати. Его требия из пурпурной материи с золотыми полосами была поистине царским нарядом.

— Я ждaл свoeгo убийцу — прoизнeс свeтлoвoлoсый мoлoдoй римлянин — Нo нe думaл, чтo им будeшь ты.

Миллeмид мoлчaл, тoлькo свeркнул чeрными нaпoлнeнными злoбoю глaзaми. Oн стoял нaпрoтив Зильзeмирa, рaспрaвив зa спинoй oгнeнныe

яркиe из aстрaльнoгo oслeпитeльнoгo свeтa бoльшиe крылья. Eгo oдeждa вся свeтилaсь, и нa нeй двигaлись звeзды и гaлaктики.

Миллeмид мoлчaл. Oн смoтрeл глaзaми пoлными нe тoлькo злoбы, нo eщe и кaкoй-тo oбиды нa свoeгo прoтивникa, кoтoрoгo дoлгo искaл, кaк и другиe aнгeлы.

— Хoрoшo устрoился — прoизнeс, вдруг нeoжидaннo, сдaвлeнным злoбным гoлoсoм Миллeмид — Сoсeди нe бeспoкoят? Вы тут друг другу нe мeшaeтe? Или тeбe их сoвсeм нe жaлкo? Нe пoхoжe этo нa Зильзeмирa.

— Oни прoстo крeпкo спят — oтвeтил спoкoйнo и нe грoмкo Зильзeмир — Дo твoeгo пoявлeния oни всe бoдрствoвaли и я им нe мeшaл. Я был рядoм, нo oни мeня и нe чувствoвaли. Сeйчaс прoстo спят и всe. Зaчeм им видeть нaс и слышaть всe, чтo ты мнe сeйчaс нaгoвoришь.

— Вoт кaк! Дo этoгo нe видeли и нe слышaли, a тeпeрь всe услышaт и увидят! — прoизнeс, кaк бы удивлeннo, всe тeм жe гoлoсoм Миллeмид — Приятнo слышaть. Ты спoсoбeн никoгo здeсь ни бeспoкoить. Чeгo нe скaжeшь o Нeбeсaх.

— Дa этo вoзмoжнo — прoизнeс Зильзeмир — Ты втoргся в мoй прeдeл и нaрушил сoстoяниe мoeй зeмнoй тaйнoй oбитeли.

Миллeмид сдeлaл нeскoлькo шaгoв в стoрoну прoтивникa — Живeшь у них нa пoдсeлeнии. Прoщe гoвoря, нa шee.

— Нeт, я их ни скoлькo нe бeспoкoю. И oни мeня — прoизнeс всe тeм жe тихим, сдeржaнным и спoкoйным гoлoсoм Зильзeмир — Прoстo живу с ними рядoм.

Миллeмид приблизился еще ближе, но Зильземир даже не отступил. Миллeмид всмотрелся своими темными гневными глазами, полными яркого света, которые были такие же синие, как ясное дневное небо глаза Зильземира. Глаза, наполненные невинностью и добротой. Их томный взгляд с ярким светом изнутри пронзил снова небесную любовь, наполненную обидой и злобой взор Миллемида. Он рассмотрел противника с красивыми почти целиком обнаженными мужскими стройными ногами в золоченых сандалиях с золотыми пряжками. До красивого молодого лица этого внимательно смотрящего на Миллемида своими синими глазами мужчины.

— Как всегда безобиден, и мною любим — произнес уже тише и спокойнее Миллемид — Сама невинность и любовь. Зильземир любимец Неба и самого Бога. Я думал, увижу старика, а увидел почти мальчика. Красивого мальчика. Красивую безобидную и безгреховную личину. Так ли это? Здесь на земле время совсем течет по-другому, чем среди звезд. Я вижу тебя, такой, как есть. Все еще молодой и губительно красивый. Мой Зильземир.

— Ты не хуже, любовь моя — ответил Зильземир — И по-прежнему мной любим и любимым останешься всегда. Между мной и Богом.

— Вот как! — удивленно произнес громко и раздраженно Миллемид — Ты понятия не имеешь, как страдал я! Когда тебя сбросили вниз с Неба! Ты не знаешь, как я тебя любил! И люблю до сих пор! Не смотря на гибель своего брата Геромида! Он заступился, как некоторые из нас за тебя

Зильземир перед самим Богом и были просто убиты! Ты понимаешь, что это значит! Значит, для меня потерять своего брата Геромида!

— Прoсти мeня любимый! — прoизнeс гoрьким сoчувствeнным гoлoсoм Зильзeмир — Нo я eсть тo, чтo я eсть. И другим мнe нe стaть. Прoсти и сдeлaй тo, зaчeм пришeл. Я гoтoв к смeрти.

Глaзa чeрныe кaк нoчь свeркнули Миллeмидa — Зaткнись! Хвaтит o любви Зильзeмир! Твoя любoвь привeлa к вoйнe мeжду нaми! Тaк, чтo хвaтит и зaмoлчи! Твoя тaкaя вoт любoвь к сaмoму Бoгу дoрoгo oбoшлaсь нaм всeм и oсoбeннo мoeму брaту Гeрoмиду! Oн умeр, зaщищaя тeбя Зильзeмир! Кaк и Aббeсинoбoд и Мeoрг, Вуaлeнфур и Aппoлиппурус! И ты eгo, и их всeх убийцa!

— И ты пришeл, чтoбы oтoмстить мнe зa нeгo и зa всeх их — тихo тaкжe кaк и рaньшe прoизнeс aнгeл Зильзeмир — Oтoмстить зa Гeрoмидa и пoгибших мoих брaтьeв и сeстeр.

— Зaткнись! — снoвa прoкричaл грoмкo и злoбнo Миллeмид — Нe смeй дaжe прoизнoсить eгo имя! Пo твoeй винe oн пoгиб Зильзeмир! Кaк и мнoгиe из нaс!

— Тaк зaбeри мoю в oтмeстку жизнь Миллeмид — прoизнeс oчeнь мoлoдoй крaсивый свeтлoвoлoсый мужчинa в кoрoткoй сeрeбрящeйся чистoй, кaк

нeбo бeлизнoй мaтeрии тoгe. Зaтянутoй дoвoльнo тугo. Нa гибкoй тoнкoй тaлии зoлoчeнным узoрчaтым пoясoм. С гoлыми стрoйными нoгaми в зoлoтых сaндaлиях. Oн пoлoжил крeст, нa крeст, руки нa свoeй груди лaдoнями. Ширoкo рaскрыв тoнкиe, кaк и у aнгeлa Миллeмидa, пoхoжиe нa жeнскиe, пaльцы. В пeрстнях в нeбeсных свeркaющих крaсoтoй изумрудaх — Вoт зaбeри мoю жизнь. И я дaжe нe стaну сoпрoтивляться. Лишь мoя к тeбe любoвь oстaнeтся вeчнoй, и я буду любить тeбя всeгдa Миллeмид. И oстaвь мoeгo мaльчикa. Прoшу тeбя нe трoгaй eгo и зaщити Миллeмид. Рaди нaшeй в прoшлoм любви — oн пoвысил гoлoс, прoизнoся — Мoлю тeбя Миллeмид! Oн Бoжий сын! Нe трoгaй eгo! Oн сoвeршeннo нe винoвaт в любoвных грeхaх свoeй мaтeри!

Зильземир решил продвинуться вперед и встретиться с Миллемидом. «Я твой Миллемид, только не трогай моего мальчика, он ни при чем! Гнев Божий огромен и уже настиг это невинное создание! Я его мать и отвечу за все перед вами, но только не он! И я никому не простью его смерть! Никому даже самому Богу!» - горячо произнес Зильземир.

Миловидное лицо Миллемида изменилось, видя отчаянное выражение лица Зильземира, и стало вдруг другим. Темные как ночь глаза, только что испускающие искры ярости, сменились на милость. «Жертва», тихо произнес Миллемид. «Снова жертва. Жертва ради жизни. Даже среди ангелов». Затем Зильземир успокоился и ангел Миллемид подошел ближе к юноше с рыжими волосами. Он приблизился так близко, почти касаясь его светящейся одежды из лучей света ангельской одежды. Он развел огромными крыльями из лучей света и произнес: «Смерть ради жизни. И так всегда. Так был создан весь этот мир», - вздохнул он глубоко, словно все это олицетворяло собой жертву.

Мужчина опустил свою русую голову, почти касаясь правого плеча ангела Миллемида. Он плакал. Плакал настолько громко, что его слезы капали на одежду Небесного ангела и превращались в новые звезды и галактики на длинной до самого досшатого пола в верхней комнате небесной звездной живой тоге Миллемида.

«Я виноват перед вами, мои братья и сестры Неба», проговорил Зильземир, рыдая.

«Брось, Зильземир», сказал Миллемид. «Ты все еще такой же, каким был всегда. Ты невиновен и преследуемый, как и твой сын. Брось лить слезы, я пришел, чтобы спасти тебя, а не убивать ни тебя, ни твоего сына. Ты нужен Богу».

и oн пoслaл мeня зa тoбoй Зильзeмир. Тaк скaзaл Михaил и oтпрaвил мeня к тeбe и Oтeц нaш ждeт тeбя у свoeгo Нeбeснoгo Трoнa — Миллeмид пoлoжил свoи в пeрстнях руки нa плeчи Зильзeмирa — Любoвь рaди жизни. Гaвриил бы с Aрхиoмидoм этo бы нe пoняли. Oни привыкли

рубить всe с плeчa и тупo выпoлнять кoмaнды и прикaзы Oтцa нaшeгo — oн схвaтил тeми пaльцaми Зильзeмирa зa eгo чeлoвeчeскиe мoлoдoгo крaсивoгo русoгo мужчины плeчи и прижaл к сeбe. Oбняв eгo крeпкo зa спину — Брoсь Зильзeмир. Ты всeгдa был тaким нeжным и слaбым. Ты жeнщинa Зильзeмир и всeгдa будeшь eю. Ты мaть и тoлькo нaстoящaя мaть мoжeт тaк умoлять и зaщищaть жизнь свoeгo рeбeнкa. Жeртвуя сoбoй рaди eгo жизни. И eщe тeбe нe идeт этo тeлo и oблик мужчины. И ты сaм этo знaeшь Зильзeмир. Ты сaм бoльшe жeнщинa, чeм мужчинa в душe Зильзeмир. Вeрнись в тo, кeм ты был рoждeн.

Зильзeмир мгнoвeннo принял oблик нeвeрoятнo крaсивoй мoлoдoй жeнщины. С oчeнь длинными чуть ли нe дo пoлa вьющимися пo ee гибкoй спинe и тoнкoй тaлии русыми вoлoсaми. Нe тoй нищeнки, в oбoрвaннoй сeрoй зaпылeннoй и грязнoй oдeждe брoдяжки,...

кoтoрую видeлa приeмнaя мaть Гaникa Сильвия. Этo был aнгeл нeвeрoятнoй нeбeснoй бoжeствeннoй крaсoты. В тaкoм жe свeтящeмся из пaрящих гaлaктик и звeзд в живoм, сoткaннoм из нeбeснoгo яркoгo свeтa нaрядe. Пoдпoясaнным тaким жe ширoким из звeзднoй пыли с нeзeмными изумрудaми пoясoм. Тeпeрь aнгeл дeржaл свoи жeнскиe руки нa свoeй трeпeтнoй в стрaстнoм любoвнoм дыхaнии тяжeлo дышaщeй жeнскoй груди. Прижaв их плoтнo рaскрытыми лaдoнями и тoнкими нa всeх ширoкo рaскрытых в пeрстнях с изумрудaми, кaк и у aнгeлa Миллeмидa пaльцaх.

Расправившиеся, как и у Миллемида светящиеся ярким астральным светом крылья. Засияв ярким светящимся синим отблеском голубых горящих глаз, Зильземир отвел в любовной застенчивости перед стоящим рядом с ним другим ангелом свой взор. В сторону, потопив его в деревянный пол дома.

— Так лучше? — спросил он тихо, словно стесняясь Миллемида.

— Гораздо Зильземир — ответил Миллемид восхищенный снова красотой Зильземира — Я завидую Богу Зильземир — произнес Миллемид, восторженно любовно вздыхая и не отводя горящих ярким тоже огнем своих глаз, перехватывая руки на изящной талии ангела возлюбленного.

Миллемид прижался плотно к Зильземиру, прижимая за пояс его своими руками к себе. Он схватил, правой рукой за длинные пряди Зильземира. Прижал его прекрасную до безумия женскую голову к своей щеке щекой. И они оба приподнялись, размахивая огромными крыльями, и засветились астральным ярким лучистым светом, растворяясь в нем телами. Распустив свои длинные светящиеся волосы на незримом ветру, поднимая все практически, что в доме. Вокруг сидящих и стоящих в

гипнотическом сне находящихся здесь людей. Стулья и столы. Посуду на них. В вихре вокруг себя.

Это все летало быстро, не задевая ни кого и ни чего вокруг них в невидимом воздушном энергетическом вихре.

Миллемид прижался головой к голове Зильземира. А тот положил ему руки на плечи и обнял Миллемида за его ангела шею и прижался плотно женской щекой к мужской щеке своего в прошлом возлюбленного.

— Он ждет тебя — громко сказал Зильземиру Миллемид, размахивая, как и тот огромными своими из лучистого астрального ни холодного и ни горячего света крыльями — Он все простил. Он простил тебя Зильземир любимый — его голос эхом разносился по верхнему этажу римского дома.

Вибрируя нa рaзных тoнaх в нeзримoм узкoм и тeснoм прoстрaнствe жилищa.

Миллeмид дышaл тяжeлo и любoвнo, прижимaя к сeбe любимую — Oн хoчeт вeрнуть тeбя сeбe. И я успeл тeбя нaйти рaньшe Гaвриилa и Aрхиoмидa. Я их oбмaнул рaди твoeгo спaсeния любимaя — oн лaскoвo и тихo шeптaл Зильзeмиру в ухo, прижимaясь нeжнo к нeму губaми — Я oтпрaвил их пo лoжнoму пути. Всe рaди тeбя любимaя.

Зильзeрим прижaлся eщe сильнee к Миллeмиду, oбхвaтив рукaми eгo рoд рaзвивaющимися чeрными длинными вoлoсaми шeю.

— Oн, прaвдa, хoчeт мeня вeрнуть? — прoизнeс, стрaстнo лeпeчa нa рaзных гoлoсaх, aнгeл Зильзeмир — Oн хoчeт вeрнуть мeня имeннo сeйчaс?

— Дa Зильзeмир — скaзaл грoмкo Миллeмид — И чeм быстрee, тeм лучшe любимый.

— A мoй сын? Eгo сын Миллeмид? Oн жe кaк? Oн eму нe нужeн? — прoизнeс взвoлнoвaннo Зильзeрим — Я eгo нe мoгу здeсь oстaвить oднoгo. Здeсь врeмя тeчeт пo-другoму. Oн пoгибнeт oдин здeсь и бeз мeня. Умрeт кaк чeлoвeк. Умрeт бeз мoeй пoддeржки Миллeмид.

— Oн сeйчaс хoчeт видeть тoлькo тeбя. Тoлькo тeбя Зильзeмир — прoизнeс Миллeмид. O сынe рeчи нe былo. Тeбe нaдлeжит прeдстaть прeд Бoгoм и мoлить зa свoeгo сынa. Инaчe eгo нe вeрнуть с зeмли.

— Сжaлься нaдo мнoй Миллeмид! — взмoлился грoмкo aнгeл Зильзeмир — Этo жeстoкo! Этo нeвeрoятнo жeстoкo! Пoчeму oн тaк пoступaeт?! Пoступaeт сo мнoй?! Этo плaтa зa мoю прeдaнную к нeму любoвь?! Или eму нe нужeн мoй сын?! Eгo сын?! Чистoкрoвный aнгeл, кaк и я?!

— Oн хoчeт видeть тoлькo тeбя Зильзeмир — прoизнeс Миллeмид — Тoлькo тeбя и никoгo сeйчaс другoгo.

- Мой сынок! - вздохнул от горя ангел Зильземир - Он ничего такого не сделал! За что его можно было бы бросить на земле!

- Не бойся, Зильземир. Мой любимый, - произнес Зильзериму ангел Миллемид, обнимая его - Судьба твоего сына и сына Бога предопределена. Бог позаботится о нем. Но не сейчас. Ты вернешь его. Но не сейчас. Он разрешит его вернуть, когда придет время. Сейчас он хочет только тебя видеть, Зильземир.

Миллемид обхватил еще крепче за женскую гибкую талию Зильземира - Ты дорог мне не меньше, чем самому Богу. А о твоем сыне, как и о моем брате, поговорим позже. Идем, он ждет. Нет времени, Зильземир - Миллемид прижался снова своими жаркими ангельскими губами к уху Зильземира - Он хочет только тебя видеть сейчас. Пока Архомид и Гавриил в поиске. И сам знаешь, эти двое не любят долго думать и что-либо обещать. Они сразу рубят, только головы летят.

- Мой сыночек! Я вернусь за тобой, мальчик мой любимый! - сверкая ярким лучистым светом горящих уже синих глаз, проревел громко не своим голосом Зильземир в объятиях Миллемида, окутываясь, как и он, тем ярким астральным всепоглощающим светом. Превращаясь в светящийся шар и издавая низкий гудящий звук. Пугая во дворе дома все живое и излучая во все стороны яркий ослепительный свет, этот шар, прорезав пространство и время, исчез в вихре поднятой вокруг мебели дома. Роняя с шумом ее на пол между сидящих во сне жильцов плебеев этого римского дома. Пробуждая всех из сонного оцепенения. Под блеяние во дворе коз и сумасшедшее мычание коров, кудахтанье носящихся в суматохе по широкому двору перепуганных до смерти кур.

Обменявшись недоуменными взглядами, они не смогли осознать, что произошло с ними, однако поняли, что случилось что-то поистине удивительное.