У тестя

Мы с женой приехали поздравить тестя с 9-ым Мая. Она забежала в магазин, за свежим хлебом, и я отправился в гости один. Тесть встретил меня пьяным. Пьяным до того, что не сразу и признал, кто перед ним стоит. Пригласил зайти и провел на кухню. Вид у него был озабоченный, даже немного хмурый. В такой-то праздник! Мы присели у открытого настежь окна и закурили. Немного помолчав, явно собираясь с мыслями, он вздохнул и спросил:

— Ты почему мою доченьку обижаешь? Она жалуется на тебя. Говорит, что ты ее совсем любить перестал, и уже почти не ебешь! За неделю всего два — три раза, просто издеваешься, изводишь всю! За что мучить-то так стал? Она так оголодала, бедная! Пожалей её! Довел уже, гад, до того, что она приехала ко мне вся в слезах! Представляешь, до чего девку довел — она через стыд сама у меня, у своего отца, этого попросила! Миленький, говорит, нет сил больше терпеть, а по чужим мужикам ходить — такой стыд! Переспи со мной!

Я опустил глаза и покраснел. То, о чем тесть со мной заговорил, меня застало врасплох. Я знал, что всё обстоит иначе, что его сперма нужна моей жене по безаппеляционному требованию её лечащего, по поводу бесплодия, врача. Но промолчал, быстро справившись со своим возмущением. Возможно ведь, что ей было просто трудно и стыдно объяснять отцу, с его 18 леткой, про генную коррекцию, про то, как хранится и обрабатывается получаемая сперма женским организмом. Её врачиха прочла нам целую лекцию на сорок минут, стремясь убедить в необходимости такого шага! Как объяснить?! Пьяный же, в конце-то концов! А он продолжил, с удовлетворением отметив про себя, что я проглотил его обвинение:

— Ты что, болен, у тебя что, не стоит совсем? Почему не хочешь как все: утром, перед работой, вечером, после работы, и перед сном?... вначале она так радовалась, хвасталась мне, что ты ей иногда по три, по четыре раза за день впихиваешь!

Что случилось? У тебя другая завелась? Скажи честно, ведь нельзя же так над живым человеком издеваться! Она же страдает, и любит тебя!

— А когда она жаловалась?

— Давно, еще до ноябрьских.

— А чего только теперь говоришь?

— Сил больше нет! Мужики уже косо смотреть стали на работе!

— А они-то при чем тут?

— Ну как же! Я же поговорил, мол так да эдак, потом позвонил твоей миленькой, мол, доченька, приезжай, я тебе все устрою. В первый раз она приехала, и увидела здесь Витьку, токаря с бывшего твоего участка, мы с ним ровесники, Володьку с пятого этажа, ее одноклассника бывшего, и бригадира со сборочного, нового, ты его не знаешь, он после тебя пришел. Увидела их. Покраснела как рак и давай кричать на меня. Володьку взашей выгнала на площадку. Витька притих на балконе — он вышел покурить, и она его не заметила. А Бориса она не знает, ну и успокоилась. Он сам мне махнул рукой и ушел.

Сели за стол, выпила она, поругала меня, я ей ещё налил, чтоб отмякла душенька-то у ей. Почитай, на круг, стакан приняла, ну, и закосела. Это хорошо. Витьку-то она сразу не увидела на балконе, а то никому не дала бы! А тут вижу: уже колеблется, тогда я подмигнул ему, ну, он взял ее за руку и тащит за собой в маленькую комнату. Она нехотя так, но идет и все причитает про то, что стыдно, мол.

Ну, а он, вместо того, чтобы поскорей ей впиндюрить, пока она не передумала, неспеша, так, раздел ее до гола, как интеллигент, и сам штаны снял, и только потом полез на нее. Все вроде хорошо, на лад пошло у них на моём диване. Ну, поорала конечно, сначала, с непривычки — хуина-то у него, не меньше моего! Сантиметров под тридцать, и когда он его в руку берет — пальцы тоже, не сходятся! А после приладилась к нему, и всё у них пошло, как по маслу! Такая лапулечка! Я смотрю, любуюсь на нее, а она такая ладная! Сердце так и радуется, что ей, моей кровинушке, так сладко да приятно делают! Так сладенько ахает, как поёт! Ну, просто прелесть, какая красивая! Витька-то, спустил всё в неё по первому разу, и так, не выная, уже начал по второму разу, а она, как увидела меня, так стала из-под него вырываться! Он тогда зовет, чтоб я помог. Витька ей руки стал к дивану прижимать, а я ноги ее задрал и в стороны развел, так, что она коленками в свои плечи упираться стала. Он снова заработал — притихла, глазки прикрыла, а покраснела так, будто целочка! Прям расцеловать хочется! Такая красивая! Вылитая мать! Та тоже ведь, сначала ерепенилась, в позу вставала, когда я дружков приводил. А мы все молодые, сильные, после армии. Выпьем, ей нальём — она и подобреет, и пообмякнет. Я её — на стол, чтоб одёжку снимала, а она также — вся застесняется, покраснеет, и мы её уговорами-уговорами, пока совсем голеньой не останется! Коленки ей целуем — она сладко так же ахает, глазки прикрывает, потом, кто посмелей, пизду язычком ласкать начинает, ну, ножки у ней и подломятся, тогда положим прямо на скатерть, она у ей всегда чистая, и давай ее по очереди... до утра! Ох, и ругалась она на меня после! А самой нравилось! Только после, когда одни лежим в постели, нет-нет, да и попросит, мол стыдно же, ты их в дом не приводи, люди же видят! Что подумают про меня! Или хотя бы только одного — двух, не более! А то бывало и вшестером её миловали! Ну, не нарочно, конечно, ну если там, праздник какой, всей бригадой к нам заваливаемся, пьём, гуляем, с гармошкой! А после, как выпьем всё, сам знаешь — баба нужна. А где взять? Одна хозяйка моя! Вот, я её отведу за занавесочку, положу голенькую на топчан, выебу по первому разу, выйду и зову следующего к ней, а после те, кто с неё вставал — бежал за водкой. С каждого по мерзавчику, ну, по чекушке, и гуляем до утра! Весело было! И доченька, тоже, вылитая мать! И ахает, и стонет, и вскрикивает также, а когда Витька стал чуть не в матку ей залезать, так кричала! Ну, такая прелесть, что у меня самого на нее встал, как на её мамку!

С Витькой она кончила раз пять, и совсем обессилила. Глаза прикрыла, дышит ртом, ну, такая красивая! Витька отошел от нее, и как увидел, что я тоже через трусы себя поглаживаю, и головка из трусов снизу торчит налитая — так у меня встал на неё, говорит:

— Классно у тебя дочка порется! Как швейная машинка! Ты сам-то ее пробовал? Давай, чего ты! Я ребятам говорить не стану!

Мы ее на стол перенесли — у меня ж поясница... Ноги на плечи закинул. После Витьки я в нее легко засунул, вот на столько (он показал пальцами примерно 20 сантиметров). Только начал им работать, как она глаза открыла, и стала подо мной извиваться, просить отпустить, что ей стыдно, что Витька всем расскажет. И тут замерла — почувствовала, как моя головка в самое нутро её залезает, и заахала, затряслась, притянула к себе за шею, стала как полоумная меня всего целовать, а после заорала, заголосила, да таким голоском, что я прямо всё ей и спустил! А потом она успокоилась, и мы, с Витькой, ебли ее по переменке до самой ночи, и по всякому ее ставили и поворачивали, и она сама так разохотилась, что давала нам снова и снова! Пиздень-то у ней такая сладенькая, узенькая, и глубокая, как у мамки ее до родов была! Она, даже, сама верхом, как её мамочка, садилась и на Витькин. и на мой! От боли орет, а садится. Ох и ебливая девка выросла! Огонь! Как же она это дело любит!

Мы ее с Витькой вдвоем ебли с месяц. Она приезжала ко мне через день, и сразу краснела, моя лапочка! А после, когда она обвыклась, я предлагал ей еще с кем попробовать, так она — ни в какую! Такая скромница, кровиночка моя! А потом ты и совсем уехал в командировку на месяц. Тут она ко мне переехала, и я устроил ей сюрприз после майских: тех же троих ребят пригласил, и еще двоих токарей. Она все поняла, и говорит мне на кухне, чтобы я даже не мечтал про групповуху. А там выпили, Володька ей под столом руку в трусы подсунул, она расслабилась, потанцевали, добавили так, что еле на ногах стояла, и на Витьку вешалась, и сама просить стала! Мы ее раздели быстренько, и на стол, как мамку её, и чего только с ней не вытворяли ребята! Ебли по-всякому! И вдвоем засовывали, и на бутылочку, «чебурашку» сажали, а ей ...