Миллениум

поехали?

1. ВСТРЕЧА В ПУТИ

Я оказался

risu inepto res ineptior nulla est...

поехали?

1. ВСТРЕЧА В ПУТИ

Я оказался

в случайной компании...

О голубых зашел разговор...

тема избитая!..

но – один парень

заволновался, – типичный монтёр!

Забеспокоился...

Нервный... субтильный, –

право, такому лучше не пить! –

он то смеялся...

то гневался сильно...

и всё порывался кого-то убить...

Кого?..

Мы сидели под Петербургом

в деревне глухой, занесённой снегом...

а за окном

бушевала вьюга...

и мат прерывался взрывами смеха...

Тема –

избитая?

В пьяном угаре

под Петербургом семь молодцов

«тему избитую»

вновь избивали –

дым содрогался от злых голосов...

Громко

кричали о пидарасах,

пьяно смеясь над каким-то Серёжей...

«Пидоры

все!» И я соглашался,

не признаваясь им, что я тоже...

«Все!»

(кроме этих, тесно сидящих

вечером поздним под Санкт-Петербургом?), –

нервно кричал

возбудившийся мальчик...

А за окном куролесила вьюга...

Я думал

о них... о себе... и о многих,

живущих и живших под вечной Луной...

и что

у монтёра стройные ноги...

и что он такой же, как я, голубой...

и что

его тёмная ненависть – это

неясное чувство, что он за бортом...

Звенели стаканы

в дыму сигаретном...

вопило в монтёре его естество:

кричал он –

пристрастно, угарно и пьяно...

а в этот момент австралийский моряк

на сухогрузе,

идущем в Панаму,

юнге ломал пацанячий целяк...

Громко

смеялись они... а в Маниле

в эти мгновения – что за страна? –

неутомимо

друг друга любили

два черноглазых, как ночь, пацана...

С жаром

кричали... а в это же время

члены в сушилке стояли упруго –

в воинской

части южнее Тюмени

два новобранца ласкали друг друга...

Шумно

они возмущались... а где-то

в эти минуты в далёком Чикаго

старший

кадет молодого кадета,

изнемогая, в гостинице трахал...

Слушал я

молча... а в Сан-Себастьяне

в эти минуты французский матрос,

голубоглазый,

весёлый и пьяный,

лапал мальчишку, целуя взасос...

«Пидор!» –

кричали... и в эти минуты

парню Серёже где-то икалось, –

смачно

его обсуждали, как будто

в нём было дело... Вьюга металась

под

Петербургом... а в Кисангани

в это же – в это же самое! – время

трахались в зад

африканские парни...

трахались парни южнее Тюмени...

дёргалось тело

смазливого юнги...

жарко сопели два голых кадета...

я – в это время! –

под Санкт-Петербургом

весело думал, дымя сигаретой,

что

у сидящего рядом монтёра

стройные ноги... и что их на плечи

я бы

забросил, и – до упора...

вмиг бы забыл он дурацкие речи!

Никем

не согретый

в задроченном детстве, –

я таких в жизни видел не раз, –

он оказался

со мной по соседству,

несостоявшийся педераст...

Пили...

а рядом, в соседнем доме,

под одеялом членом играя,

мальчик

Андрюша о мальчике Роме

думал и думал... и, замирая,

слушал

Андрюша стенания вьюги, –

выла она, лютовала за стенкой...

Мальчик

Андрюша думал о друге,

под одеялом сжимая коленки...

2. КСТАТИ...

бывает нечто,

о чём говорят: «смотри, вот это новое»,

но это было уже в веках, бывших

прежде нас*:

Адам,

воспылавший к Еве,

сотворённой из его ребра...

Христос,

тридцатитрёхлетний,

выделявший ученика Петра...

Зевс,

влюбившийся страстно

в отрока по имени Ганимед...

Солон...

Гиппократ... Гораций –

великий античный поэт...

Ионафан,

Давида любивший

(Первая книга Царств)...

Нарцисс,

над водой застывший...

НЕТ ОТ ЛЮБВИ ЛЕКАРСТВ!

Мифы...

Легенды... Реальность...

Куда мы ни бросим взгляд,

гомо...

сплошь! – ...сексуальность

находим: за рядом ряд...

древние

греки... и иже с ними,

жившие в давние времена...

юноши

Спарты... мужчины Рима...

Античность – сплошная голубизна!

Это –

в Европе. И то же – в мире,

от Азии до Америки Южной:

мужчины

мужчин изначально любили

во все времена – отрицать не нужно!

Солдаты...

Философы... Полководцы,

изменившие истории ход...

и самый

великий из них – Македонский!..

Но даже бессмертные смертны...

Вперёд

время летело –

пришло христианство,

и с ним, как Янус, двойной стандарт:

папы римские –

Пий... Бонифаций... –

предпочитали мальчишеский зад,

a смертных –

простых! – на кострах сжигали

как совершивших «содомский грех», –

две

тысячи лет двойной морали...

А мир неделим и един для всех!

Микеланджело,

Леонардо да Винчи –

гении-геи на все времена, –

и Вовка,

пацан симпатичный,

который мне целку сломал

в далёком

цветущем апреле...

мне было немного лет, –

муть

подростковых томлений

прорезал спасительный свет...

Валерка,

шептавший: «Тихо...»

и – целовавший в губы...

Герои

античных мифов...

Живущие рядом люди...

Рыцари...

Тамплиеры...

Скульпторы... Живописцы...

Пламенные

революционеры...

Смазливые гимназисты...

Овидий...

Поэт Жуковский...

Поэт Михаил Кузмин...

Композитор

Пётр Чайковский...

Автор «Сонетов» Шекспир...

Лермонтов,

написавший

«Юнкерские поэмы» –

сам

юнкеров ебавший,

как Байрон, не чужд был темы...

Толик –

весёлый парень! –

друг отшумевших дней...

Не каждый

десятый – Байрон,

но каждый десятый – гей.

Нужно

десятки... сотни страниц,

чтоб перечислить всех,

кто

был известен, был знаменит, –

не говорю о тех,

кто

не оставил в истории след,

но тоже любил парней

тайно ли,

явно ли – разницы нет, –

каждый десятый – гей!

(«Этой

статистике мы не верим!» –

те говорят, по ком

колокол

звонит...) Г. В. Чичерин –

дел иностранных нарком...

Пётр Великий...

Гай Юлий Цезарь...

главный чекист Ежов...

Гоша –

из ЖЭУ смазливый слесарь...

издатель Дима Лычёв,

чью –

об армейской службе – книжку

я прочитал взахлёб...

Ваня К.,

краснодарский парнишка,

на которого у меня встаёт...

Я сам,

пассажир транзитный,

в детстве считавший, что

быть

педерастом стыдно, –

пацан, чьё детство прошло...

Века

пролетали, как миги...

тащились – как черепахи...

Что

оставляем мы? Книги –

любовь свою на бумаге...

ШКОЛЬНИКИ

КУРЯТ В СКВЕРИКЕ...

ДОКУРЯТ... ПРИДУТ ДОМОЙ

И БУДУТ

ЛЮБИТЬ СВОИ ЧЛЕНИКИ –

КАЖДЫЙ СВОЕЙ РУКОЙ...

Смена

тысячелетий...

Жизнь – свеча на ветру...

Может,

я в Интернете

завтра Тебя найду,

и –

станешь ты Антиноем...

а может быть, Адрианом...

...Ветер

за стенкой воет.

Андрюша под одеялом,

сжав

в кулачке упругий,

пышущий жаром уд,

о Ромке –

о лучшем друге –

мечтает... и сладкий зуд

в дырочке,

туго сжатой –

девственно-непроткнутой,

тлеет,

чтобы пожаром

вспыхнуть через минуту...

3. ДОМ НА ОБОЧИНЕ

Мальчик

Андрюша хочет...

...а рядом, в соседнем доме,

пьяный

монтёр бормочет,

что он – лично он! – не гомик,

что он –

лично он! – не может

понять, что за сладость, если

парень

в зад мужеложит

парня... «Вот ты! – мы вместе

сидим, –

ты можешь представить,

что ты...» Я икаю: «Нь-ет!»

«Вот!

Ты правильный парень!»

«Да!» – говорю в ответ.

(В клейком

безмолвном стоне

пододеяльник, – в полночь

рядом,

в соседнем доме,

мальчик Андрюша кончил...

а где-то

стучат колёса –

поезд летит вперёд:

в тамбуре

у матроса

пьяный студент сосёт...

а где-то

между ногами

смутно белеет зад:

койка

скрипит в казарме –

солдата ебёт солдат...

а где-то

смазливый школьник

колени к груди прижал,

подставив –

всего за стольник! –

попу...) «А он сосал!» –

и снова:

«Кто б мог представить!» –

я слушаю про Серёжу –

про то,

как его застали

в сарае сосущим... «Рожу

вообрази...

придурок...» –

смеётся монтёр – и снова,

вдавливая

окурок

в тарелку из-под жаркого,

он

меня убеждает,

что «педиков ныне море!»...

«Точно!» –

не возражаю, –

с пьяными я не спорю,

и он –

«пацан настоящий» –

пьяно меня обнимает, –

я знаю,

ч т о это значит...

но делаю вид, что не знаю:

в этом

случайном доме,

где сам я – случайный гость,

негде

ему, родному,

ноги раздвинуть врозь,

чтоб

объяснить приватно,

к т о он на самом деле...

Смачно

ругаясь матом,

никем не проткнутый педик,

не слышавший

про Ахилла

и друга его – Патрокла,

мусолил

неутолимо

про то, как в сарае кто-то...

и сызнова –

вновь и снова...

в сотый, быть может, раз! –

я слушал

рассказ монтёра

про чей-то чужой экстаз...

Меня

называя братом,

он тискал моё плечо...

И...

можно бы, да... не надо, –

всю ночь я гасил торчок...

............

...................................

............

А утром,

шагнув с порога

в белое море снега,

я

прокричу – ей-богу! –

в даль голубого неба:

- Эге-ге-гей! –

и крик мой

с веток сорвёт ворон...

я кончил...

во сне...

4. POST SCRIPTUM

В трусах было сыро... –

Сон

приснился мне...

и – как мальчик,

я сладко во сне спустил...

Ещё б

не спустить! так смачно

монтёр молодой вопил

о педиках...

о Серёже,

сосавшем в сарае, – о

гействе

и мужеложстве

так жарко вопил он, что

когда мы –

уже под утро –

вдвоём на полу легли,

укрывшись

одним тулупом,

я кончил под вой пурги...

...Легли

мы с ним, «как мужчины» –

строго спина к спине, –

без всякого,

блин, интима

уснули... но я во сне –

привычка

такая, что ли? –

к очку развернул лобок

и, жарко

обняв монтёра –

вдавившись в него чуток,

стал

под тулупом общим

через штаны о зад

тереться,

пока не кончил...

Я, право, не виноват,

что

до сих пор мне снятся,

как в юности, сны... и я

во сне

облегчаю яйца –

кончаю во сне... Х