Поронайское аллегро: 6 - Соблазнительная книжка.

6. Приманка книжечка.

Сон в парикмахерском кресле.

- Всё в порядке с вами? - спрашивает Мурченкова, только что вошедшая в его рабочую комнату и посмотрев на него.

- Нет, что случилось?

- Вы как-то странно выглядите.

- Я просто немного поспал... Заснул ближе к утру... Даже не успел побриться...

- Тогда может быть лучше не беспокоить вас лишними делами после работы? Забудем о наших планах, идите домой и отдохните...

- Боюсь, что это невозможно... Как мне забыть о мыслях, возникших после нашей встречи? Поэтому лучше продолжим сегодня... Вы все же не изменили свое мнение?

- Нет, хотя у меня появились сомнения... Я провела неприятную ночь, думала о разных вещах...

- И обо мне тоже?

- Конечно! И я не могу сказать, что мое отношение к вам осталось прежним...

- Тогда давайте об этом поговорим!

- Хорошо, давайте... Но я хотела бы внести поправку в наши планы: не провожайте меня после работы... Я не хочу, чтобы нас видели вместе. Приходите позже, и чтобы не выделяться на улице в ожидании, просто заходите без стука, дверь будет открыта...

- Сколько времени мне дать?

- Можете не спешить... У меня найдутся дела...

- А когда вы ложите Свету спать?

- Обычно около девяти часов... А что?

- Тогда я приду после девяти. Всё хорошо?

- Приходите. И теперь извините меня, мне нужно бежать. Есть дела...

Мурченкова уходит, а Женя направляется к главному технологу и под предлогом получения его совета отпрашивается на оставшийся день.

В гостинице, куда он тут же направился, чтобы тщательно вымыться, побриться и лечь поспать, его ожидало ещё одно неприятное известие. Как только он прибыл туда, хозяйка, которая одновременно выполняла обязанности управляющей, горничной, официантки и уборщицы, с загадочным видом рассказала ему следующее:

- Несколько дней назад я вышла на крыльцо потрясти коврик и заметила мужчину рядом со мной. Я вернулась с другим ковриком, а он все еще стоял там, переминаясь с ноги на ногу. Через некоторое время я вышла снова и он все еще был там. Я спросила его, кого он ждет. Он запутался и ответил, что ждет Яшина. Я сообщила ему, что его уже нет здесь - он ушел. Тогда он подошел ко мне и показал мне удостоверение КГБ. Затем он попросил разрешения зайти в вашу комнату и оставить его на какое-то время в одиночестве. Я не знаю, что он там делал... Уходя, он попросил меня никому не рассказывать о его посещении. Но я думаю, что вам следует знать об этом. Проверьте, все ли ваши вещи на месте.

Женя достает маленький фибровый чемоданчик из-под кровати, открывает его и убеждается, что там действительно некоторых вещей нет, прежде всего дневника и рукописного экземпляра поэмы "Три девы"... Как можно не расстроиться! В дневнике они вряд ли найдут что-то интересное для себя. Стихи также неприличного содержания будут не только прочитаны с удовольствием, но и использованы против него: это показывает какой разложившийся морально человек, от которого можно ожидать любые поступки... А из Москвы в Южный могли прислать и другую информацию...

Мурченков уже вероятно знакомится с моим выговором от комсомола за драку с истечением крови в стенах института, хотя я сам не дрались, а меня били (но формулировка очень строгая: "за аморальное поведение") и с закрытым, не переданным в суд, но вероятно все еще хранящимся в архиве делом о "коллективке" на армейских сборах, которую зачем-то считали его инициатором, Яшином... И если это так, то здесь нет времени на посещение его жены или разговоры с ней, даже если они имели бы освобождающий характер... Хотя, кто знает... Она, по-видимому, не безразлична ко мне... Но насколько я могу позволить себе уйти в ухаживании за ней? Я уже дал какие-то признаки... Неужели этого будет достаточно? Нет, без риска тут не обойтись... Будет жесткое противодействие - так что ограничимся обменом информацией. Ведь, основываясь на том, что она и ее муж говорили вчера на вокзале, у неё действительно есть что мне сообщить... Так что пойдем к новым приключениям!

Укрепившись в этом намерении, Женя встаёт с койки и идёт приводить себя в порядок. Совершив под рукомойником омовение, побрившись и сделав тщательный лицевой массаж, он возвращается к себе в комнату, одевается и выходит на улицу. Времени у него ещё очень много, так что можно не торопиться. Мысли крутятся вокруг одного: с чего начнётся встреча? С того, чем закончилась вчера, то есть с поцелуя? Но вдруг не позволит, воспротивится? Что придумать для облегчения новых попыток? А, может, вообще ничего не предпринимать? Придти, сесть и превратиться во внимательного слушателя, наблюдая в то же время, как она себя станет вести, какие сигналы будут исходить от неё…

Вот и дом Мурченковых. Оглянувшись и не увидев никого на улице, Женя сворачивает к калитке, открывает её и поднимается на крыльцо. Но входная дверь, когда он потянул её на себя за ручку, не поддалась, — вопреки обещанию, она, видимо, оказалась на запоре. Пришлось звонить. Когда щёлкнул замок и дверь открылась, в её проёме он видит хозяйку — в распахнутом махровом халате, под которым виднелось полотно сорочки, с раскрасневшимся лицом и мокрыми волосами. Едва он перешагнул одной ногой порог, как она упёрлась руками ему в грудь и, не пуская дальше, почти шёпотом произнесла:

- Прошу меня простить, но я не рассчитала время и не успела помыть Свету. Погуляйте ещё с полчасика. Хорошо?

- Как прикажите, — соглашается он.

Но вместо того, чтобы повернуться и выйти, мягко обхватывает её за плечи, притягивает к себе и целует в губы. От неожиданности Мурченкова ничего не может ни сказать, ни сделать, но лишь только одна из его рук соскальзывает с её плеча на едва прикрытую грудь, как она вырывается из его объятий и делает шаг назад, запахивает халат и подпоясывается. В потемневших глазах ему видится уже прилив гнева.

- О, Татьяна Фёдоровна! - восклицает Женя. - Я не хотел задеть вас!

Ошарашенно оглянувшись вокруг, она кладет указательный палец на губы и делает ему жест ладонью, чтобы молча прекратить разговор.

- Мама, кто там? - слышится детский голосок.

- Это я, Светик, - отвечает хозяйка, сделав еще один жест ладонью в сторону гостя. - Не выходи из ванны только, дорогая, подожди, пока я вытру тебя полотенцем.

Женя несколько раз кивает головой и поворачивается на улицу. Снова измеряя шагами тротуар, он пытается разобраться во всем происходящем и предугадать возможные последствия этой отложенной на полчаса свиданки.

Когда приходит время вернуться назад, он осторожно поднимается по ступенькам крыльца после того как непроизвольно обошел окрестные улицы и переулки. На этот раз дверь не закрыта сзади и Женя оказывается в прихожей. Хозяйка выходит из гостиной и направляется к нему.

- Снимайте плащ, шляпу, повесьте их и пройдите, - говорит она.

Она одета в темно-зеленое плотное шерстяное платье с длинными рукавами и высоким воротником. На ее шее - массивные янтарные бусы, на запястьях - браслеты, а на одном из пальцев блестит золотое кольцо с алмазом. В ушах она носит изумрудные серьги.

- Присаживайтесь, мы можем поужинать. Налейте себе что хотите.

Ее тон полностью нейтрален, не слышно никаких признаков теплоты. Зачем же она так разоделась и стол так обильно накрыла? И зачем надела все эти драгоценности и это дорогое платье, которое может быть далеко от моды, но очень дорогое? Неужели только для того, чтобы произвести впечатление или чтоб подать пример хорошего советского гражданина?

- Что будем пить?

- Даже не знаю… Что хотите…

- А вы?

- Затрудняюсь с ответом… Какое вино мы вчера пробовали? Мне, признаться, оно очень понравилось.

- Вермут.

- Что это значит, вы знаете?

- Горькая полынь, потому что на ней настаивается. Но есть у этого названия ещё один перевод…

- Какой?

- «Вер» по-немецки «кто», а «мут» — «смелость», так что вместе оба этих слова могут означать «кто осмелиться?»

- Интересно…

- Ну что ж, осмелимся?

Чокнулись и пригубили бокалы.

- Вкусно. Но не слишком ли крепко?

- Нет, крепким он кажется потому, что горчит. Полынь, всё-таки.

- А мне кажется, что я сильно вчера от него захмелела.

- Для того и пьём, дорогая Татьяна Фёдоровна. Обостряется восприятие, улучшается самочувствие. Так что, если не возражаете, продолжим…

- Продолжим… Но только, прошу вас, без всяких там последующих смелых шагов… Ладно?

- Ну вот, только я подумал о том, как бы возобновить те приятности, что вчера, да и сегодня час назад были, едва начавшись, прерваны, как мне говорят: не сметь!

- Давайте поговорим о чём-нибудь другом…

- О чём другом за таким прекрасным столом и с такой прелестной дамой можно говорить?

- Ну вот, началось… Мне до сих пор казалось, что вы прекрасный инженер и добрый, отзывчивый человек. Но вы, оказывается, ещё и опасный соблазнитель…

- Соблазнитель? Да ещё опасный? В чём же видите для себя опасность?

- Пока, слава богу, нет. Но вы-то находитесь действительно в опасном положении, а ведёте себя легкомысленно…

- Ах да… Я, наверно, сродни тому русскому мужику, про которого говорят: пока гром не грянет, он не перекрестится. Или уже гром грянул, а я настолько оглох, что ничего не слышу?

- Вы зря насмехаетесь. Данное дело, как я понимаю, действительно важное…

- Хорошо, обсудим это серьезное дело… Я хотел бы задать вам один неприличный вопрос…

- Про это дело?

- Да.

- Спрашивайте.

- Не берусь сказать... Можно ещё налить и выпить для смелости...

- Пожалуйста, не ограничивайтесь...

- И вы тоже, потому что думаю, вам тоже не помешает выпить для того, чтобы рискнуть сказать мне правду, о которой я буду спрашивать...

- Вот как? Ну что же, посмотрим о какой такой правде речь. Если знаю ответ, то скрыть от вас не стану.

- Ваш муж читал мои дневники? — спрашивает Борис.

- Читал, но ничего интересного для себя не нашел.

- Конечно. Я записывал только события без оценки. Хотя иногда хотелось поделиться со страницей своими скрытыми мыслями.

- Да вы все таки не настолько безрассудный. И правильно: лучше не делиться личным ни со страницей, ни с друзьями. Я часто видела, как Толя возмущается после чтения доносов, написанных самыми близкими. Не показаниями на допросе, а именно предательством от людей, которых никто не принуждал...

- У меня пропал не только дневник, но и что-то ещё…

- Вы имеете в виду эти стихи?.. И как вы могли писать такое?

- Вы их читали?

- Да, представьте себе, я не могла уснуть этой ночью и зная, что ваш дневник лежит не в сейфе у Толи, а дома, решила его почитать. Но в ящике письменного стола обнаружила эти "ещё что-то". Поскольку почерк был вашим, я неудачно заглянула в то, что там написано... И знаете ли, я была возмущена... Просто нет слов для выражения... Это было такое подло!.. Как вы могли придумать такие вещи? Никогда не думала, что вы способны на это...

- На что, простите, способен?

- Сочинять такой позор… Порнография!…

- Позвольте вначале уточнить, а потом и попробовать вас в чём-то переубедить…

- Переубедить? Никогда вам этого не удастся!

- Пусть так, пока отложим этот спор. Я просто хочу признаться, что не сочинял эту милую, на мой взгляд, безделушку. Один известный в узком кругу джазистов музыкант дал мне её до утра в обмен на роман Андрея Белого «Петербург». Вы слышали что-нибудь об этой книжке? Нет? Это роман, написанный крупнейшим художником и теоретиком символизма, другом Блока. Его тема — общество накануне неминуемой катастрофы, а главные герои — сенатор, возглавляющий некое учреждение, наподобие того, в котором работает ваш супруг, и неуловимый революционер, не догадывающийся, что он находится в руках охранников, достойных предшественников наших чекистов. А «Три девицы» были напечатаны почти одновременно с «Петербургом», во времена свободы, о которой нам, наверно, можно только мечтать. Они вышли в виде брошюрки в мягкой обложке, и на ней стояли выходные данные: «Варшава, издательство «Ренессанс» ». Польша тогда, как известно, находилась в составе Российской империи… И хотя за распространение порнографии тогда,как и сейчас, преследовали, издательство благополучно выпускало подобную литературу целыми сериями: «Эротическая хрестоматия» или «Эротические рассказы Русского Приапа». Заметьте, эротические, а не порнографические!

- Какая разница?

- Существенная. Порнография описывает половой акт довольно примитивно, а порой и грубо. Знакомство с нею может вызвать желание только у людей примитивных, грубых. Эротика в этом отношении гораздо выше. Она не так откровенна, не чужда порою некоего флёра и воздействует на спинной мозг человека гораздо более опосредствованно и тонко. В этом её сила, а для тех, кто сталкивается с нею впервые, — и опасность быть совращённым, опасность впасть в сладостный грех… Уверен, что когда вы читали эти незатейливые стишки, то рассудком своим, вполне возможно, и возмущались, но чувства ваши, ощущения были совершенно другими. Готов спорить, что, если бы тогда рядом с вами находился мужчина, он смог бы легко воспользоваться той слабостью, которая, думаю, вами на какое-то время овладела. Не так ли?

- Откуда вы это взяли?

- Мне интересно узнать. В словаре Даля слово "любопытство" определено как любовь к узнаванию, дознанию всего без необходимости и пользы.

- Если так, то ваш интерес к эротике, наверняка, является бесполезным и ненужным. И порой даже вредным. Не зря говорят: любопытной Варваре нос оторвали.

- Вредным может быть только любопытство к государственным секретам. А что вредного в интересе к отношениям между мужчиной и женщиной?

- Да, это нездоровый интерес!.. И бессмысленный!..

- Вы так уверены… А я готов поспорить с вами на эту тему?

- Нет оснований для спора…

- Почему? Есть основание… Вы просто не хотите рисковать и потому отказываетесь?

- Риск? Боязно? Вы меня удивляете… Давайте закончим этот разговор… Он мне не нравится…

- Я слушаю и подчиняюсь, уважаемая наставница… О чём будем говорить?.. Или прекратим разговор и займемся другими, более приземленными, но не менее приятными делами?

- Что вы имеете в виду?

- Во-первых, то, что находится перед нами на столе: вино и фрукты… А вы о чём подумали и почему испугались услышав это предложение?

- Я? Испугалась? Скажите же. Но предложение хорошее. Согласна. Хотя я всё ещё опасаюсь потерять голову… Вы всё-таки очень опасный человек…

- Давайте выпьем за вас, которая решается на такую опасность, общаясь со мной.

Татьяна Фёдоровна пьет бокал и откидывается на спинку стула, смеясь.

- Да, я смелая женщина… Чего мне бояться? Того, что вы сейчас третий раз попытаетесь обнять и поцеловать меня? Не думайте об этом! Признаюсь… (наверное, вино уже начинает действовать) что я очень благодарна вам за вашу доброту и отзывчивость. И теперь я узнала, что вы очень интересный собеседник. Вы мне нравитесь...

Женя берёт её за руку и пытается прижать к своей груди, но она вырывает её. Зрачки глаз опять темнеют, и она продолжает уже совсем серьёзно и даже сурово:

- Да нравитесь…Но я женщина замужняя, у меня дети…

- Дети? Я думал, что у вас только одна Света…

- Нет, на материке ещё один, он учится и живёт с моими родителями… Но я не об этом…Семья для меня всё!.. Вам понятно?

- Да как же не понять, дорогая Татьяна Фёдоровна! Но мне и в голову не могло придти противопоставлять себя вашей семье, хотя вы тоже мне очень нравитесь…

- И не забывайте ещё о разнице в годах между нами!..

- Бог ты мой! О чём вы говорите?

Он живо вскакивает со стула, кидается к ней и хватает её за руки.

- Нет у вас ни стыда, ни совести!.. Вот вам мой ответ!

И покрывает её страстными поцелуями. Она пробует увернуться от них, вырваться из его объятий, но этого у неё плохо получается. Мало того, одна из его ладоней оказывается у неё на груди и начинает мять её. Наконец, ей удаётся увернуться от его губ и произнести:

- Отпустите! Ну, Евгений Алексеевич! Мне же больно!

Не только не отпуская её, но и снова пытаясь приклеиться к её рту, он говорит:

- Татьяна Фёдоровна! Я лишь хочу доказать вам, что вы не правы, ссылаясь на разницу в годах. Любви все возрасты покорны…

- Не смешите меня!.. И не сердите!.. Уберите прочь руки!.. И не лезьте ко мне с поцелуями!.. Я говорю вполне серьёзно… Мы разбудим ребёнка…

- А вы не шумите!

- О боже! Он ещё диктует, как мне себя вести!

- А что мне остаётся делать, Татьяна Фёдоровна, дорогая?

Он все еще стоит перед ней, наклонившись вперед, а она продолжает сидеть на стуле. Одна его рука сжимает ее грудь, а другая пытается ухватить за подбородок, который яростно двигается из стороны в сторону. Но так как он не может этого достичь, ему приходится изменить свою тактику. Женя отпускает ее на мгновение и проходит за спину стула. Едва она вскакивает, как он снова ухватывает ее под мышками и заставляет опуститься. Теперь обе ее груди полностью находятся под его контролем, а его губы ласкают мочку уха, вызывая сладостную щекотку (он знает это!). Тело ослабевает, и сопротивление исчезает. Однако она все еще увертывается от поцелуев в рот.

- Боже мой, что же делать со мной, Евгений Александрович?

- Пока ничего, - шепчет он тихо, все еще склоняясь к ее уху. - Просто позвольте мне доказать вам, что вы тоже мне нравитесь.

- Это забавно слышать, - отвечает она, поворачивая свое лицо к нему. - И особенно забавно слышать это от молодого человека, который, возможно, подходит для меня...

Ей не доводится до конца говорить, так как ее губы запечатываются поцелуем. Некоторое время спустя она раздвигает губы, позволяя его языку соприкоснуться с ее языком. Но как только она замечает, что его пальцы начинают расстегивать верхнюю часть ее платья, она схватывает его руки и снова пытается освободиться из его объятий.

- Что ты делаешь?..

- Я просто любопытствую, Татьяна Федоровна...

- Но ты ставишь меня в неловкое положение!.. Понятно, что тебе нужно от меня... Но пойми, что мне это не интересно!..

- Вы уверены?..

- Ещё бы!.. Вы смеете в этом сомневаться?..

- Увы, да!..

И, несколько раз быстро поцеловав её, продолжает:

- Вполне возможно, что рассудком своим вы искренне это отвергаете, но чувства ваши могут диктовать совершенно иное поведение.

- Ну, как же мне доказать вам, что это не так?

- Очень просто… Вернёмся к моему предложению поспорить на счёт того, какова сила эротики, подвергнув себя её испытанию.

- Спорить не буду. А в чём будет заключаться испытание?

- В чтении друг другу стихов из поэмы.

- Всего-то? Давайте! Готова даже поспорить… Только на что?

- На американку!

- Э, нет!

- Отчего же? Чего вы боитесь? Ведь если вы не выдержите испытания и я воспользуюсь вашей слабостью, то каких ещё требований от меня вам следует опасаться? Точно также и мне, потерпевшему поражение, будет уже всё равно, чего вы от меня захотите…

- Пожалуй, вы правы… А в чём конкретно будет заключаться испытание, в каких условиях проходить? И как мы будем судить о том, что кто-то выиграл, а кто-то проиграл?

- Давайте присядем к столу, нальём, выпьем слегка, закусим ещё немножко, а заодно и обсудим, что и как.

- Давайте! Только я пить больше не буду.

- Тогда не буду и я… Мы должны находиться в равных условиях… Но, если я окажусь в проигрыше, то надеюсь вы не станете возражать, если я с отчаяния упьюсь в стельку?

- Ну зачем же прямо так? Может, нам не стоит и затевать этот спор, раз вы уже сейчас говорите об отчаянии?

- Ни в коем случае!

- Ну тогда я, пожалуй, составлю вам компанию… Налейте и себе и мне малость… Итак, я слушаю ваши соображения…

- Мне кажется, что будет хорошо, если мы будем читать вместе, поочередно. Сядем рядом так, чтобы мы могли следить глазами за текстом, который читает другой.

- А зачем?

- Чтобы контролировать друг друга и не пропустить ничего важного.

- Вы не доверяете мне?

- Доверяй, но проверяй!.. Так как чтение займет достаточно времени, может быть лучше расположиться в удобных креслах? Вчера я видел их здесь. Куда они исчезли?

- Когда я убирала комнату, я перенесла их в спальню... Нужно вынести?

- В спальне? Давайте вынесем... Или может быть лучше сразу там расположимся? Чтение не для детских ушей...

- Пожалуй... А как мы определим победителя?

- Очень просто: либо я добьюсь своего, либо вы устоите перед моими просьбами...

- Какие еще просьбы? Мы же договаривались только о чтении и слушании...

- А как же еще определить победителя? У вас есть другие предложения на этот счет?

- Нет, кажется, нет. Но все это кажется странным...

- Что в этом такого странного, Татьяна Федоровна? Разве я вас не просил и не целовал?.. Но вы устояли!.. И ваша задача — устоять еще раз, несмотря на раздражение от чтения... Ведь о чем наш спор? Вы утверждаете, что чтение вызывает одно раздражение, а я говорю, что совершенно противоположное... Пусть практика решит...

- Да, вы смогли меня уговорить пойти на это приключение!.. Я же говорила, что вы опасный человек!.. Ну что же, посмотрим, кто победит... Пойдемте!..

- Книжицу возьмёте?

- Она там. Я же говорила вам, что ночью читала её.

Спальня оказывается довольно просторной комнатой с одежными шкафами по обе стороны от двери, широкой деревянной кроватью у одной стены, диваном у другой и туалетным столиком с зеркалом в простенке между окнами. Четыре кресла стоят посредине комнаты.

- Может, нам лучше будет расположиться на диване? — спрашивает, оглядываясь, Женя. — И торшер, наверно, туда стоит подвинуть от постели…

- Не будем менять условия… К тому же около дивана нет розетки для торшера. Не дотянется провод от него и к креслам. Пожалуйста, подвиньте два из них к нему. А верхний свет действительно можно выключить.

Не без тайной мысли он переставляет два кресла спинками вплотную к голове кровати, садиться на одно из них и включает торшерную лампу. Взглянув на часы, с удовлетворением замечает, что уже далеко за двенадцать… Хозяйка вынимает из ящичка туалетного столика тетрадку в коленкоровой обложке и, усаживаясь рядом, протягивает её ему:

- Начинайте!

- «В одной из провинций Российской земли три гордые девы красой расцвели…» Не помните, на начало какого стихотворения, которое нас в школе заставляли выучивать наизусть, напоминают эти строки?

- «В песчаных степях Аравийской степи три гордые пальмы высоко росли…» Лермонтов!

От радости узнавания Татьяна Фёдоровна внезапно смеётся и продолжает цитировать:

- «Родник между ними из почвы бесплодной журча пробивался волною холодной, хранимый, под сенью зелёных листов, от знойных лучей и летучих песков».

- Великолепно!.. А теперь вернемся к нашим героиням: «Отец их, чиновник, суровый и хладнокровный, занимался добычей ценных металлов, которые хранили его друзья с помощью своего влияния над различными скрытыми и явными врагами». Заметьте: не только ритм, но и рифмы совпадают!.. Как продолжается эта история у Лермонтова?

- «Много лет прошло незамеченно; но уставший странник из чужой земли со страстным сердцем еще не опустился к прохладной воде над зеленым кустом, и прекрасные листья уже начали сохнуть от жарких лучей и гудеть поток».

- Ну, просто фантастика! — прерывает он: «Много лет прошло незамеченно. Ни Кате, ни Оле, ни пред Таней даже гусары не делали страстных признаний»… Что там дальше у Михаила Юрьевича?

И осторожно берет ее руку, которая покоится на подлокотнике, в свою. Внешне не проявляя никакой реакции на это прикосновение, она продолжает:

- «И трое пальм начали жаловаться на бога: «Мы ли были созданы здесь, чтобы увянуть? Мы без пользы выросли и расцвели в пустыне, терзаемые вихрем и обжигаемые знойным солнцем, не доставляя никому радости взгляда... Твой приговор, святое небо, ошибочен!» »

И молчит, ожидая услышать другую версию этого отрывка.

- «И грации стали жаловаться на бога: «Мы должны умирать как старые девы? Мы выросли и расцвели без мужчин в глуши, мы любили и мучились от страстного желания, не доставляя мужчинам пламенного взгляда» ».

- «И только заглохли — издалека поднялся облачком золотистый песок, раздавая нескладные звуки; цветущие лозы разноцветными коврами усыпали землю, а верблюд за верблюдом шел качаясь как лодка на море, взрывая песок. Между твердыми горбами качались на воздухе узорные полы путешественнических шатров; их загорелые ручки иногда поднимали, и из черных глаз сверкало... А стройный отряд наклонялся к луку, араб горячил молодого коня».

- И у нас то же самое: «И только что лепет упрёков умолк, — вдали запылил кавалерии полк. Угольнички милых гусарских капор. Бряцание сабель, уздечек и шпор. И тучное тело, к луке преклоняя, ротмистр горячил молодого коня».

При слове «уздечек» его рука потянула её ладонь вверх, чтобы побряцать жемчужным ожерельем и затем застыть, слегка прижавшись к груди.

- Что теперь у вас?

- А у меня на бусах повисла рука… Ваша, между прочим… Не оборвёт нитку?

- Ручаюсь, что нет… Я имел в виду другое: что там с конём арабским?

- С арабским, спрашиваете… Сейчас вспомню…

Молча, но довольно упорно она пытается вернуть его руку на прежнее место. Частично это у неё получается. Но только частично — их сжатые кисти упали не на подлокотник от кресла, а к ней на бедро.

- Забыли?

- Нет!. «И конь на дыбы подымался порой, и прыгал, как барс, поражённый стрелой». А что было с вашим конём?

- Любопытно? И мой «на дыбы подымался порой». Но в отличие от вашего, «бесился, как муж, уязвлённый женой». Продолжайте!

- «И белой одежды красивые складки по плечам фариса вились в беспорядке; и с криком и свистом несясь по песку, бросал и ловил он копьё на скаку». А что значит слово «фарис»?

- Точно не знаю, но думаю, что не слишком ошибусь, если предположу, что это по-арабски «всадник», «наездник».

И чуточку подвигает сплетённые кисти поближе к её промежности. Она вырывает свою руку и снова кладёт её на подлокотник. Но его рука настигает её там и возвращает обратно.

- Пусть так. А что делал ваш ротмистр? Кстати, сначала тоже поясните мне это слово.

- С удовольствием. Значение его я знаю вполне точно: командир эскадрона, другими словами - капитан. Так вот, пока «элегантные складки гусарской формы на плечах были в беспорядке», он, «незаметно для всех, опережал свой полк и пропускал эскадрон мимо себя». Понятно?

И осторожно проходит пальцами по обратной стороне ее ладони, а затем по бедру, после чего возвращается в исходное положение.

- Понятно. Продолжу. «Вот к пальмам приближается шумный караван: под их живописной тенью разворачивается стоянка. Кувшины звучно наполнились водой, и гордо раскачивая своей большой головой, пальмы приветствуют неожиданных гостей и щедро поят их прохладная река». А что у вас?

- Сейчас скажу. Но сначала хочу отметить, что этот поэтический диалог, как мне кажется, доставляет вам некоторое удовольствие? Правда?

Он легко поглаживает ее бедро и продолжает:

- Однако, две последних строфы Лермонтова, насколько я помню, можно сравнить только с завершением безымянной поэмы. Поэтому наш дальнейший разговор будет проходить в другом формате. Возьмите у меня книжечку и прочитайте.

- Где? Вот здесь? Вот, пожалуйста. «Вот к дому подъехал старый генерал, его хозяин встретил его на крыльце. Дом ожил, светится огнями, а гости уже прилично уселись за столами. У Катеньки щеки горят как огонь - гусар шепчет ей неожиданные слова. Она покраснела от стеснения, и маленькая Олечка тоже - сосед прикоснулся к ее прекрасной ножке»… И вы туда же? Вы пользуетесь тем, что мои руки заняты? Прочитайте сами!

- Конечно! - соглашается Женя и, взяв книжку одной рукой у неё, но оставив другую в прежнем положении на её бедре, продолжает чтение: - «А Таню щекочет усатый ротмистр, в битвах с женщинами он смел и быстр…»

- Это про вас, — комментирует Татьяна Фёдоровна.

- Жаль, что я не усатый, чтобы иметь возможность щекотать вас. Но продолжим: «Какие признанья и клятвы любви услышали милые девы мои! И как устоять и не дрогнуть сердечку, коль многие годы прошли возле печки…»

- А это про меня, — следует её новый комментарий.

- Раз про вас, читать надо вам, — делает вывод Женя и возвращает ей книжицу.

- Да? Ну что ж, давайте. «И как тут удержишь безумную страсть, когда уста жаждут его целовать…»

Уклоняясь от его ищущих губ, она протестует:

- Нет, нет! Это ваши уста жаждут, а не мои! Так что придётся вам продолжить чтение.

- Слушаюсь и повинуюсь! «Вот быстрым десертом окончен обед, и пьяны все гости от вин и побед. И подали им по привычке старинной сигары и кофе в турецкой гостиной. Хозяин же старый пошёл в кабинет, чтоб там довершить на диване обед». А, может, и нам переместиться на диван?

- Мне и тут удобно… Не отрывайтесь.

- «И многих прекрасный обед доконал: в гостиной сопел и мычал генерал… И вскоре весь старый помещичий дом окован был крепким и радостным сном…»

- Кстати, Евгений Алексеевич, а вам спать не пора?

- «И только корнета да нашу Катишь невольно прельстила вечерняя тишь. В саду предавалась любовным химерам и Оленька всласть со своим кавалером. А Таня была так любезно мила, что ротмистра в спальню к себе увела…». Видите, нашим героям не до сна. Мне тоже… А вам, надеюсь, тоже?

- Я обречена быть слушателем этого задуманного вами чтива.

- Зачем же слушателем? Нате, читайте сами!

- Давайте. На чём вы остановились?

- «Давайте вернёмся к истории с милой Катей: как ты завоевал её сердце, бедный парень?»

- А кто такой корнет?

- Это первый офицерский ранг в лёгкой кавалерии.

- Так это лейтенант?

- Именно.

- Да, радует воспоминание о том, как я вышла замуж за лейтенанта и как он меня ухаживал…

- Можем сравнить. Прочитайте.

- «Любовь и страсть были напрасными…»

- Так же у вас было? Или нет? Что дальше? «Она испугалась неизвестного…»

- Не угадали! Здесь написано: «Внезапно она обесцветела от страха, а на губах застыл печальный крик; корнет, прижимаясь к хозяйской дочке, успел расстегнуть её сорочку»… Эй! Уберите руки!.. Вы же не корнет!

- А почему бы и нет? Мое воинское звание — лейтенант запаса. Но что он ещё делал, о чём вы не хотите говорить вслух? А-а! «И сладко целуя, он развязывал шнурок на юбке и брюках»… Вот оно что! У вас вместо шнурка на платье пояс… Интересно, легко его развязать? Легко!.. Корнет развязывал шнурок на юбке, чтобы засунуть руку сверху и достать шнурок на брюках. Как же мне туда попасть?.. Что если попробовать снизу?..

- Не смейтесь!.. Мы сейчас подеремся…

- Ну зачем так грубо? Может получиться, как у корнета с Катей: «Вдруг треск — скамейка сломалась, и игривый Эрот забросил их под куст… Губки стали алыми от поцелуев, нижняя часть юбки откинута, все лишнее отброшено. Корнет погрузился в её груди…» Завидую ему! Вот повезло парню!.. А Катя? «Она ослабла… В её карих глазах было радость девичьего возбуждения и страх; Эрот знал, что эту часть сада никто не увидит»… И к нам тоже… Кого мы должны опасаться, не знаете?

- Вас одного достаточно! Читайте, уж коли взялись…

- Я с удовольствием уступлю вам это занятие…

- Знаю… Чтобы освободить и другую руку!.. Но я вам такого удовольствия не доставлю…

- А жаль… Катишь, между тем, «разгорелась», а коса у неё расплелась…

- Вы мне тоже, кстати, все волосы растрепали…

- Но в отличии от нас, у них «развязки желанной приблизился час».

- Это у них, у нас же развязка будет иная. Читайте дальше.

- «В борьбе корнет действовал и нежно и смело — прижалось к нему распалённое тело. Влюблённый в святилище девы проник, и замерли оба в восторге на миг… Теперь уже Катя, всю прелесть узнав душистого ложа цветочков и трав, сама прижималась, дрожала всем телом с таким мастерством и кокетством умелым, вертелась под ним, извиваясь змеёй, сжигающей страсти горячей волной…»

- Ну, хватит, — прерывает его Татьяна Фёдоровна и выхватывает у него тетрадку, но, взглянув на то, что там написано дальше, читает сама: — «Однако довольно болтать о Катишь, иначе, читатель, себя уморишь: захочется так самому полежать и губы и грудь и… поласкать»…

- Стоп, стоп! Так нельзя! Какое слово вы пропустили?

- Я? Да за кого вы меня принимаете? Смотрите… Видите, тут многоточие!

- Да, странно… А как вы думаете, какое слово издатель не счёл возможным напечатать?

- Вы прекрасно догадываетесь… Но, надеюсь, слово это в присутствии дамы никогда не произносите. Не так ли?

- Вы правы. Продолжайте чтение.

- Тут и читать-то уже ничего не осталось, всего четыре строки: «Оставим же нежиться наших влюблённых, истомою сладкой и страстью пленённых. История эта длинна и сладка. И с нею проститься нам надо пока».

Татьяна Фёдоровна склоняется над Женей и, с улыбкой на лице, задает вопрос:

- Ну что, как я прошла испытание?

- Вы первый раунд выиграли, - соглашается он и, касаясь ее подбородка ладонью, целует.

Однако, как только его пальцы проникают за расстегнутый ворот ее платья, она резко вскакивает из-за стула, берет его за руку и поднимает:

- Давайте немного отдохнем. Не хотите перекусить?

- Что же остается бедному поклоннику? Пойдемте.

В гостиной он наливает вино в бокалы и предлагает выпить.

- Угощаете? - говорит она, не отказываясь от бокала. - За что будем пить?

- За нас двоих! Чтобы нам было хорошо.

Он делает несколько глотков, ставит бокал на скатерть, берет вилку и начинает ею доставать с тарелочки лосось и морскую капусту.

- Вам что-то нехорошо сейчас? И почему ваши руки дрожат?

Она стоит по другую сторону стола и смотрит на него внимательно.

- Не только руки. Меня трясет...

- Почему? Замерзли? В доме, кажется, не холодно...

- Не в доме, а вы - холодная, словно снежная королева...

- Что вы хотите? Чтобы я растаяла, как Снегурочка влюбленная? Мне нужно сохранять свои манеры... Понятно, бедный поклонник?

- Понятно... Продолжим чтение?

- Продолжим...

Они возвращаются в спальню и садятся в кресла. Женя берет рукопись и продолжает чтение:

- "Давным-давно мы должны были встретиться с Оленькой: видать, она проказница укрылась глубоко в саду, в беседке у Волги. Пойдем туда... Да, точно, шалунья уже давно здесь со своим кавалером... Солнце все ниже и ниже опускалось, они же приближались все ближе и ближе. Последний луч уже погас на голубизне неба, и легкий туман росы поднялся..." Теперь ваша очередь.

- Пожалуйста. «Напрасно красавица жалась к нему, — все жалобы пусты на холод и тьму. Целуя ладошки, горячие ручки, смотрел он на небо, на милые тучки…» Вот мне бы сейчас такого кавалера… Без этих шаловливых ручек… Займите их чем-нибудь другим… Вот, возвращаю вам ваши стихи…

- «Совсем не такого хотелось бы ей в тиши ароматных июльских ночей. Неясным желаньем томилась душа: она ж молода, да притом хороша! Ах, этот глупышка! И пылкая Оля, пурпурные губы кусает до боли: «О, жалкий святоша, дитя, идиот!..» Но тут прилетел на помощь Эрот… Плутовка ведь знала с шестнадцати лет, что толку в безусых особого нет. Недаром она подсмотрела однажды (кто знает, а может быть, даже и дважды), как в этой беседке, у этой скамьи, прислуга амуры творила свои, как кучер кухарку любовно ласкал, ей в очи глядел и в уста целовал, как крепко обняв её девичий стан, Сергей подымал голубой сарафан, о чём-то просил он под пение пташек, чего-то искал между беленьких ляжек. Она защищалась: «Серёжа, ведь грех!..» Потом поцелуи и сдержанный смех. И слушала Оля их речи украдкой, истомой полна непонятной и сладкой, боясь от влюблённых глаза отвести, дыханье в своей затаивши груди». Вот так-то… Любопытно: а вам в ваши шестнадцать лет приходилось быть свидетелем подобных сцен?

- Видеть нет, но слышать какую-то возню в постели по соседству между отцом и матерью приходилось…

- Она вас возбуждала?

- Как вам сказать?.. Эти стихи, признаюсь, возбуждают меня больше… Давайте, я продолжу их чтение. На чём вы остановились? Ага… « «Я буду царицей, ты, милый, пажом, — сказала она, оглянувшись кругом. — Мне много не надо, будь, милый, послушен. Шубейку свою в уголке постели, чтобы вдвоём там улечься могли. Вот так, хорошо… А теперь помоги стянуть мне противные эти чулки» »…

Женя осторожно приподнимает нижний край ее платья и легонько скользит рукой по чулку вверх. Татьяна Фёдоровна не обращает внимания на это и продолжает чтение:

- "Какой ты забавный! Развяжи мне подтяжки!" - прошептала она, опустив глазки.

Его пальцы тем временем находят металлическую застежку, отстегивают одну пряжку и стараются найти другую, но его действия прерывает ее рука:

- Стоп, стоп! Это ваша Оленька просит помощи, а не я... Хотите продолжить чтение или будем соревноваться?

- Нет, нет!.. Читайте! - отвечает он, радуясь тому, что его рука все еще находится у верхнего края ее чулка.

- Вот так будет лучше... "Теперь отдохни... Впрочем, дорогой мой, нет..."

Она все же вынимает его руку из-под платья и возвращает ему книгу:

- Ваша очередь.

- Моя, да моя... "Недавно она прочитала «Нана» - своих дорогих она не стеснялась". А вы, Татьяна Фёдоровна, читали?

- Нет, не довелось, хотя слышала об этом романе. То, что я прочитала у Золя, мне не очень понравилось...

- Согласен. Какой-то безнравственный натурализм... Хотя некоторые его наблюдения довольно любопытны... Однако вернемся к нашему автору. "Но мы же ограничены традициями моды. Почти с самого детства мы носим корсеты и прически. Зачем же летом надевать брюки? Девушкам они совсем не нужны. Говорят, без них и опасно и стыдно... Женщины глупы, за них мне обидно"... А вы тоже не обходитесь без них летом?

- Без чего?

Его рука снова направляется под ее платье, скользит между коленками и бедрами. Вот уже верхний край чулка, затем гладкая кожа, а после ткань трусиков... Но она схватывает его рукой и возвращает ее на место. Касание его пальцев к ее интимной зоне было мгновенным, но ему показалось, что там не только тепло, но и влажно. Вдохновленный явными признаками ее возбуждения, Женя собирался продолжить чтение, но вынужден ответить на следующий вопрос:

- Что такое турнюр?

- Турнюр? Модное в то время, в 80-е годы Х 1Х века приспособление для того, чтобы женский зад выглядел нарочито выпуклым. Для этого подшивали подушечку под верхнюю часть нижней юбки или навешивали сборчатую накладку чуть ниже талии, вот здесь… Выглядело всё это очень соблазнительно, но причиняло массу неудобств… А потому довольно быстро вышло из моды.

- Понятно. Продолжайте…

- «Чуть слышно шепнула тут Оленька-свет…» Ах, раз шепчет Оленька, то и читать вам, Танечка-свет… Вы не против, что я вас так назвал?

- Ох, и хитрец! Вижу, вижу, чего она там шепчет. Порядочная дама не может обращаться с такими словами к кавалеру… Я уж не говорю о девушке… А вы заставляете меня их произносить!

- Но это же игра! Ничего страшного в этом нет. Читайте же…

- Ладно. Только прошу не относить эти слова на свой счёт. И так: « «Сперва расшнуруй мне атласный корсет. Меня посмелей раздевай, мой корнет» »

- О боже! До чего ж смела эта дева!

- Помолчите… И не давайте волю рукам… Желаете не читать, а слушать, так слушайте. « «Ты чуешь упругость и молодость тела?» »

- Чую!

- Не мешайте же! « «Минуту паденья встречаю я смело. И честь, и красу, и невинность мою охотно, корнетик, тебе отдаю» »…

- Ну, почему мне не позволено быть вашим корнетом?

- Хотя бы потому, что вам далеко до его природной скромности. Да и я падать, отдавать вам свою честь не собираюсь… Не выйдет по-вашему. Читайте дальше…

- «Я чувствую зависть к крестьянке, ей-ей! Почти ничего не надето на ней, не любит она городские наряды, и наших корсетов ей тоже не надо. Надеты всего лишь на девичий стан сорочка и только один сарафан…» Да, воистину… И что такое трусы и чулки не знали… Не говоря уж о бюстгальтере… То ли сейчас… Какой только брони на себя не напяливают…

- Вам будет интересно продолжить чтение? Не трогайте мою одежду! Обратите внимание, как вы ее запутали!

- Запутанность прекрасна! Какие соблазнительные формы можно здесь увидеть! Можно ли взглянуть?

- Не так быстро! Дайте мне книгу! Где мы остановились?

- Вот здесь.

- О боже! Снова о раздевании!

- Ничего не поделаешь...

- Но я предупреждаю уже в который раз, что все это не имеет отношения к нам.

- Читайте, читайте!

- Приходится. "В качестве вознаграждения, милый, за твою скромность (заметьте: за скромность!) Я покажу тебе свою красоту... Теперь позволяю тебе расстегнуть воротник рубашки, скрывающий грудь"... Не тебе, не твоим рукам! Ведь все уже расстегнуто!

- У платья. Но там ещё есть воротник рубашки, скрывающий грудь. Было бы интересно взглянуть на эту красоту! Как здесь написано?.. Ага, вот: "Ее очертания, достоинство линий соответствуют бессмертному телу богини!"

- Это не о мне. Но продолжим. "Никто не касался ее девичьего стана. И разве это счастье не привлекает тебя? Наслаждайся мной, целуй и ласкай, тебя ждут блаженство и рай"...

Женя целует ее на шейке под ухом, а одна его рука, обхватившая ее за шею, все же успевает проникнуть за воротник платья, забраться под верхний край рубашки и прикоснуться к груди, скрытой под лифчиком.

- Что дальше, Танечка?

- Дальше? "Я потеряла контроль над своим разумом давно, хочется насладиться тобой по полной программе"... О боже, я тоже начинаю терять контроль над собой... Больше не могу...

Женя быстрой рукой подхватывает выпавшую из ее рук тетрадь и продолжает чтение:

- «Шептал он бессвязно горячие речи, целуя и шею, и груди, и плечи. Мундир и рейтузы давно уж снял паж и кинул их в угол, где брошен палаш»… Теперь черёд ваш.

- «В раскрытой сорочке, белой, как пена, она опустилась к нему на колена».

- А почему бы нам не последовать их примеру? — спрашивает он и пытается, взяв её под колени и за талию, приподнять, чтобы перетащить через подлокотники на своё кресло…

- Что, тяжеловато? Без моего согласия ничего не получиться…

И тут случается нечто уж совсем неожиданное… Татьяна Фёдоровна сама обнимает Женю за шею, покрывает его лицо частыми поцелуями, а потом вдруг переваливается к нему на колени и, продолжая целовать, заявляет:

- Вот, видите, решила позволить себе такую слабость… Только прошу не рассматривать её, как готовность сдаться… Мы ещё посостязаемся и посмотрим, чья будет победа: вашего ли упорства или моей стойкости… Где эта соблазнительная книжка? Ага, вот… Слушайте же… Итак, она опустилась к нему на колена. Да? «Обвеяна негою девичьих грёз, волной шелковистых душистых волос, прикрытая тонкой прозрачной сорочкой, к нему прижималась чиновничья дочка. «Любить я хочу и хочу до конца, не надо мне брачных цветов и венца. Есть кубок блаженства — так пить его разом! Да здравствует счастье, да скроется разум!» »

- Не правда ли, очень верные стихи? Что там дальше? Ну конечно: «И с дрожью любовной искал он рукой у девушки милой цветок дорогой»…

Одна его рука, по-прежнему обхватывая её за шею, затруднившись проникнуть под чашечки бюстгальтера, пытается стащить его бретельку с плеча. Другая же в это время снова оказывается между коленками. Но так как последние тесно сжаты и не позволяют пальцам двигаться выше, им не остаётся ничего иного, как возобновить отстёгивание второго чулка от подвязки… Сама же Татьяна Фёдоровна, прижавшись к нему боком, продолжает читать:

- "В объятиях гусара прекрасная дама ослабела, тело из гибкого атласа загорелось, ноздри расширились, словно нет речей, только огонь мерцает в ее глазах. Амур же смеется сквозь темноту вечера и стреляет одной стрелой за другой"… Если вы думаете, что мне удобно читать в такой позе, то вы ошибаетесь. Попробуйте сами…

- Хорошо… Могу я попросить вас продолжать держать книгу перед моими глазами?

- Ваша рука занята? Ничего не поделать, придется освободить одну из них. Это будет легче для меня и удобнее… Прошу… Здесь я остановилась…

- Ого! «Моя драгоценная, очаровательная крошка...» И он быстро откинул ножку и ловко провел рукой под сорочку и нежно сорвал цветок Оли… Черт возьми! Надо же! Получается, что я освободил не ту руку и не могу повторить этот движение…

- Не отвлекайтесь!.. Читайте дальше!..

- «И вдруг — я не знаю, что произошло с ним, но Ольга лежала перед ним как Венера, — он восторженно и дико склонился над ней, любуясь и ее телом, и ее девичьим лицом. О блаженство рая! Он преклоняется к ней прекрасным, словно Аполлон, полностью обнаженным и в глубоком возбуждении. Оля заметила его пылающий взгляд…» А если Оля заметила, то вы должны продолжать читать…

- Мне? Боже мой! Я не могу!

- Сдаешься? Признаешь свое поражение?

- Как бы не так! Слушайте же! «Оля заметила его пылающий взгляд и увидела между его ног предмет без имени. Прекрасный предмет с красной головкой, которого нет у женщин и девушек».

- Показать вам?

- Не нужно!

- Тогда читайте дальше.

- И что я делаю? «А ниже, среди черных волос, прирос странный мешочек со шарами. И в сладком запахе Оля, дрожащей рукой, поймала один из шариков…»

- Вот так? — спрашивает Женя, пытаясь сделать то же со свободной рукой Татьяны Фёдоровны.

Ему это не удаётся.

- Вам всё ещё неймётся? Напрасный труд!

- Читайте, читайте!

- Что ж, слушайте: «Хоть нить прерывать и берёт меня жалость, но, право, меня одолела усталость»… Меня, кстати, тоже… Не пора ли нам подвести итоги? Я, кажется, вполне доказала вам свою стойкость… Ваше же упорство одолеть её не сумело… Не правда ли?..

Последние слова Татьяна Фёдоровна произносит уже стоя перед ним и оправляя подол своего платья. Пребывая в полной растерянности от такого финала, Женя продолжает молча сидеть, не зная, что ответить, затем нервно берёт брошенную ему на колени тетрадку, смотрит на открытую страницу и вдруг восклицает:

- Вы сказали, что вас одолела усталость. Не вас одних. Это так. Но, что тут написано по этому поводу? Послушайте: «И всё же придётся её превозмочь, ведь надо узнать и про Танину ночь. Нельзя же суровым молчаньем пройти, как Тане пришлось эту ночь провести!»

- Что пришлось вашей Тане этой ночью испытать, вы были свидетелем. Тут ничего не добавишь, не прибавишь… Неужели вы полагаете, что в нашем споре может что-нибудь произойти ещё такое, что сможет вырвать у меня победу?

- Да нет… Но ведь есть ещё дневник Оли непрочитанный…

- Ну и что? Я, кстати, вчера ночью его пропустила, не читала…

- Так давайте прочтём!

- Вы напоминаете мне малое дитя, капризное и неразумное. Что это изменит?

- Может быть, и ничего… Но разве не любопытно?..

- Допускаю… Но я действительно утомилась…

- Примите место рядом со мной, и я предлагаю вам послушать...

- Нет, спасибо. Если я соглашусь на продолжение чтения, то только по своим условиям. В конце концов, вы же проиграли нашу партию, а мы спорили о шахматах, если мне память не изменяет... Верно?

- Да...

- Так действуем: я буду читать, а вы просто слушаете. Если хоть словом или движением помешаете мне, всё закончится здесь и сейчас... Согласны?

- Согласен!..

Татьяна Фёдоровна устраивается в кресле, берет книгу из его рук и говорит:

- Я не буду читать весь дневник - он слишком подробен. Но обещаю не пропустить самые интересные места для вас... Начнем?

- Поехали...

- "Его настойчивость возбудила меня и вызывала игрушечное трепетание девичьих чувств. Я прижималась к нему своим дрожащим телом; он мог бы небольшим движением поднять мое платье выше и побаловать мое девичье тело... И я прижималась к нему еще сильнее, ощущая горячий жар упругих девичьих грудей. Мы целовались сладко и долго, страсть постепенно разгоралась в нем. Он развязал шнурки на ботинках, трепещущей рукой снял с меня чулки. Он был возбужден и волновался, как кадет, но все же он снял мою юбку и корсет... Грудь поднялась волнующейся волной, когда его рука схватила ее. Мое дыхание сперло, и мой стон замер, когда он лег на меня между ног... Ни один мужчина до этого часа не проник туда... Я очнулась - через душную мглу видела я, что я и мой возлюбленный лежим на полу...

Его глаза блестели загадочно и удивительно; я сжала свои ножки инстинктивно. Но это было напрасно: я уже не была в сорочке и не могла скрыть свое тело... Он опустился на ложе страсти и принялся ласкать мои упругие груди. Устами он закрыл мои губы в жарком поцелуе и тихо молил о нашем кратковременном счастье... Он нежно оттолкнул меня от стены и с силой раздвинул мои коленки. Я, опершись на его могучую грудь, пыталась оттолкнуть его от себя. Но странный предмет между его мышцеподобными ногами привлекло мое внимание на короткий миг. Он был такой же как у кучера, у Сергея. Но этот был шире и длиннее. Мой возлюбленный направляется к белой груди, чтобы вонзить этот предмет под мое животное! Он такой огромный! Нельзя ли это вызывает невыносимую боль... Ужас прокрался в сердце незаметно..."

Тут я за него ухватилася вдруг — он страшно горяч был, твёрд и упруг…Назад подалась неожиданно я. Он руки мне сжал и возлёг на меня… И быстрым движением, шепча о любви, раздвинул он полные ножки мои. Я вскрикнуть хотела, да поздно уж было… Вдруг странное чувство меня охватило: ужели прельщает мужчин уголок, который таится меж девичьих ног?! Он, правда, пушист и заманчив на вид… но тут мои мысли прервались на миг: мой милый в святилище девы проник. Я вся замерла… А что было затем?.. Помнится, страха не было совсем… И я прижималась, и он напирал, .. всё глубже и глубже в меня запускал. Так сладко мне стало, что грудь не дышала, а ножками тело его обвивала. Но вдруг у меня что-то там порвалось. И громко от боли мне вскрикнуть пришлось… Сюда я невинной девицей пришла, теперь же я женщиной грешной была».

Прервав тут чтение, Татьяна Фёдоровна спрашивает:

- Может хватит? Вы довольны?

- Спасибо… Но там, помнится, Олечка описывает, как она после всего этого идёт купаться в Волгу, а вернувшись в беседку, застаёт своего милого проснувшимся…

- Ну и что с того? Ну, хорошо… Вот это место: «Страстей своих она обуздать не смогла и снова под милого тотчас легла. И шепчет ему: «Мой соловей, делай что хочешь с подругой своей». И глубже предмет его пропускает… И снова движенья и бурная страсть, выкрики, шёпот, мученье и сласть». На этом кончается Олин дневник: он кажется цели поэта достиг!»

Татьяна Фёдоровна опускает тетрадку к нему на колени, на секунду задерживает свой взгляд на некоторой вспученности его брюк и, засмеявшись, встаёт.

- Все, мой дорогой и непредсказуемый ребенок, пришел конец нашим взрослым развлечениям... Время позднее, даже слишком... Пора спать... Мне жалко прогонять вас... Так что укладывайтесь здесь и постарайтесь заснуть...

- А вы?

- Я найду место, где прислонить голову. Но у меня пока много дел: нужно убрать стол, помыть посуду... Так что чувствуйте себя как дома... Утром я вас разбужу...

- А когда приезжает ваш супруг? В восемь или девять?.. Я уже не помню...

- Об этом не беспокойтесь...

Она достает из шкафа вешалку и подает ее ему:

- Можете повесить на нее всю свою одежду. Вы не хотите умыться? Пойдемте, я покажу вам, где можно это сделать...

Возвращаясь обратно через гостиную, Женя видит ее уже в фартуке относящей следующую партию посуды на кухню. Он подходит, берет ее за руку и робко спрашивает:

- Можно ли попросить вас поцеловать ребенка, который, несмотря на все свои капризы, послушно отправляется спать?

- Можно, - весело говорит Татьяна Федоровна и, не выпуская из рук поднос с тарелками и бокалами, протягивает ему свои губы. - Спокойной ночи!

Часы уже показывали три часа... Раздевшись до трусов и майки, Женя залезает под мягкое пуховое одеяло и погружается в размышления о только что произошедшем... Да, конечно, кровать здесь уютная и широкая - не то, что у Шуры с Аней... Но может быть лучше было бы сегодня отдать им предпочтение?.. Ох, эти женщины!.. Угадайте, что у них на уме... Ведь я сам не напрашивался сюда, меня настойчиво приглашали как первый раз, так и второй... Почему так получилось?.. Фригидная?.. Нет, видели какая влажная была между ног... Ей еще никогда не приходилось изменять своему мужу?.. Возможно, в этом и есть правда... Если не это, то что тогда помешало ей полностью отдаться своим чувствам?.. Ведь она не скрывает, что испытывает ко мне нечто большее, чем просто симпатию...

Так и не разрешив своих сомнений, он погружается в сон.

А просыпается от ощущения чего-то тут случившегося… Потянувшись к торшеру, включает свет, оглядывается и видит на другом краю постели её, Татьяну Фёдоровну!.. Она лежит на боку спиной к нему, накрытая по уши одеялом. Спит?.. Или ещё нет?.. Выключив свет, он спешит вернуться под своё одеяло и затем начинает потихоньку приближаться к ней…

Интересно, сколько он спал? И давно ли уже не в одиночестве? Ситуация как у Казановы, когда подружки той девушки, за которой он ухаживал, оставили его у себя ночевать… Что ж, и действовать надо, следуя его примеру…

Для начала погладим через рубашку спинку… Потом бок… Никакой реакции… Нажмём на бок и повернём на спину… Вот и груди… Они почти обнажены… Малость на них задержимся… И сверху по ним пройдёмся… И снизу… А соски-то, соски как налились!.. Приложить к ним губы или обождать?.. Любопытно было бы зажечь внезапно свет и посмотреть, открыты ли у неё глаза или закрыты?.. Неужто спит?.. Да какое тебе до этого дело? Главное, что пока не препятствует твоему любопытству… Пока… Так что осторожность не помешает… Но одну из лямок рубашки можно приспустить с плеча… Вот так…

Тут Татьяна Фёдоровна то ли всхлипывает, то ли вскрикивает, плечи её задвигались, и одна из рук протягивается к впившейся в кожу бретельке и водворяет её на прежнее место.

Что ж, освободить полностью груди не удаётся… Придётся пока воздержаться и от того, чтобы покрыть их поцелуями… Одна его рука продолжает покоиться на её бюсте. Другая скользит вниз, поглаживает через шелковистую ткань мякоть живота. Пальцы делают лёгкие круговые движения вокруг пупка, перемещаются ближе к промежности … Но дальнейший путь им преграждает вдруг оказавшаяся на этом месте сжатая в кулак кисть её руки…

Как это понять?.. Возобновление игры «Не тронь меня!» или всего лишь непроизвольное движение женщины, не привыкшей к подобного рода ласкам?.. Следует проверить…

Женя берёт этот кулак в свою ладонь, чуть выжидает, а затем пытается приподнять и увести в сторону. Но это у него не получается…

Ясно…Выходит, как с той девушкой, которой хочется, но колется, да мама не велит… Но вы же, Танечка, не девушка! И давно уже!.. Ну, ладно… Придётся отступить к уже завоёванным позициям… К титькам… Ишь как налились!.. Потискаем, потискаем их, как следует… Сосочки потрём… А сейчас ещё раз попытаемся проникнуть за пазуху, спустить лямки… Так… Получилось!.. Вытащим наружу обе мякоти, разомнём их ещё малость, потянем, попальпируем соски, приложимся к ним губами, полижем, пососём, прихватим зубами… Вот так… Заколыхались… Дыхание становиться сбивчивым… Ещё малость и… ей ничего не останется делать, как принять вид, будто она просыпается… Нужно ли нам это? Как она в таком случае сочтёт необходимым повести себя? Капитулирует? Или же станет негодовать?.. Пожалуй, рисковать не стоит…

Оставим в покое эти эрогенные зоны и займёмся другими… Где там подол её сорочки?.. Ба! Коленки голые приподняты и раскинуты дальше некуда… Правда, тут обнаруживаются штанины от трусов из довольно толстой ворсистой ткани… Не то что ладони, пальцу под них не проникнуть… Ничего себе! Промежность же по-прежнему прикрыта кулаком… Позволит ли она сейчас его убрать?.. Нет, подождём ещё немного… Раз коленки подняты и ягодицы в пределах досягаемости, позабавимся пока что ими… Ишь как задёргались!.. А кулак разжался, ладонь заелозила… Значит, моей пора занять её место… И, надо признать, вовремя: пальчики-то у неё совсем мокрые!.. Теперь следует попробовать проникнуть за трусы сверху… Но не торопись… Вернись ещё раз к литаврам, то бишь к цацкам… Поласкай их ещё малость… Ну что ж, пора, пожалуй, приступать и к более серьёзному делу…

Ладонь устремляется под резинку от трусов и…

Бог ты мой!..

От неожиданности Женя отдёргивает руку… Но тут же возвращает её на завоёванную позицию, а пальцы его наталкиваются на… Нет, это вовсе не гениталии… Это совсем мокрый, липкий кусок материи, бывший ещё недавно ватой… Так вот в чём дело!.. Менструация… Это много, если не всё, объясняет в поведении его благодетельницы… Однако, что в этих вновь открывшихся обстоятельствах делать ему самому?.. Смириться с ними?.. Это, наверно, будет самым благоразумным выходом… И всё же… Отчего это она, до сих пор так решительно сопротивлявшаяся, такая неприступная, сейчас вдруг притворятся (а в том никакого сомнения быть не может), будто беспробудно спит и ничего не чувствует?.. Ждёт, что последует дальше?.. А раз так, непременно следует ей это продемонстрировать…

И прежде всего долой вату!.. Вытащить её пальцами из промежности оказалось тем более легко, что ляжки Татьяны Фёдоровны были всё также широко раздвинуты, тогда как рука, прежде решительно преграждавшая путь сюда, безвольно упала на простынь рядом с бедром. Устранив это препятствие, его персты устремляются к заветной цели, но, едва дотронувшись до неё, застывают…

С таким состоянием женских гениталий молодому человеку ещё не приходилось сталкиваться… Обычно при первом к ним прикосновении ему приходилось, прежде чем раскроется щель, ведущая в вульву, на какое-то время там задержаться, чтобы погладить, потереть, пощипать их, дождаться, когда они повлажнеют и припухнут. А тут большие и малые срамные губы, а также клитор настолько вспухли, что чуть ли не вываливаются наружу…

Женя испытывает отвращение к происходящему. Он удивлен тем, как Татьяна Фёдоровна начинает говорить, при этом падая на бок, а не на спину, в той же позе, в которой он ее обнаружил. Это было неожиданно.

Борис пытается вернуть женщину на спину, держа ее за бедро. Однако это не удается. В то время как она что-то бормочет в подушку, она достаточно четко произносит: "Что вы хотите от меня?.. Имейте совесть!.."

Оказывается, она все же спала и только сейчас проснулась. Женя не может поверить, что она не замечала его действий с ней... Значит ли это, что она до определенного момента была согласна и возможно даже ей нравилось, а потом внезапно перестало? Что именно? Ага! Женя испугался, когда его пальцы вошли в размазню ее живота... А она уже была готова принять его там своим половым членом и испугалась панического бегства его разведчиков... Как она могла знать, что это были только слуги, посланные чтобы узнать, какой будет прием? Но если так, что это значит? Она боится чего-то страшного, возможно даже катастрофического, если он заставит ее принять ту же позу на спине. Ну что ж, может быть это и лучше...

Женя прижимается к ее спине, вставляет руки под мышки и начинает гладить и сжимать ее грудь, одновременно целуя шею, ухо и снова шею. Через некоторое время он одной рукой начинает снимать ее штаны со спины. Одной рукой оказалось недостаточно. Чтобы снять штаны с бедер, ему пришлось поднять все тазом...

Проделав всё это, он торопится избавиться от собственных трусов и майки, снова пристраивается к ней сзади, берёт свой инструмент и пытается направить его туда, где, вне всякого сомнения, его уже давно ждут. Но не может дотянуться: желанное место находится далековато и головка лишь слегка касается набухшей плоти. Приходиться менять позицию. Оставаясь по-прежнему на боку, он теперь лежит не вдоль, а поперёк кровати, строго перпендикулярно к её телу.

Ну, теперь, казалось бы, другое дело!.. Теперь цель, то бишь щель, находится в пределах досягаемости… Можно малость поводить по её краям, а затем и погрузиться туда, причём целиком…

Вот так!.. Туда и обратно!.. Туда и обратно!.. И не слишком быстро… Помедленней… Остановись на секунду-другую… Задержи дыхание… Поехали снова… Но не торопясь… А то сейчас же кончишь… А что, если?..

Сделав ещё одну остановку, Женя решает убрать на время из её утробы свой готовый вот-вот разрядиться ствол.

- Танечка!.. Надеюсь, вы не спите?..

Никакого ответа… Он поворачивает её на спину, тормошит… И всё без толку… Неужто дрыхнет?.. Не может такого быть!.. Предпочитает делать вид, будто не ведает, что с ней творят… Значит, тебе, дорогуша, соблюдение приличий дороже, чем… Но коли ты не желаешь открыто разделить вместе со мной радость взаимного обладания, то зачем мне ограничивать себя?.. При той пассивной позиции, что ты предпочитаешь занимать, мне предстоит много раз прерываться для того, чтобы суметь довести тебя до оргазма… Да ещё в такой липкой мокроте… А зачем мне такие жертвы?.. Сколько же можно быть дамским угодником?.. Побыстрее кончить и завалиться спать!.. Наверно, так будет лучше всего…

Татьяна Фёдоровна продолжает лежать на спине. Нащупав в темноте её ноги, по-прежнему согнутые в коленках, Женя помещается между ними, затем поднимет их как можно выше и, обхватив руками наваливается на них, после чего во второй раз вводит свой снаряд в пылающее жерло женского нутра. Так как колени у неё, а следовательно и бёдра, тесно прижаты им друг к другу, внутренние стенки её ствола, несмотря на чрезмерную влажность внутри него, ощущаются снарядом довольно сильно, отчего он уже после двух, от силы трёх десятков возвратно поступательных движений разряжается.

Что было дальше? А ничего. Вернувшись на своё место рядом с хозяйкой, Женя зажигает торшер и видит: Татьяна Фёдоровна по-прежнему возлежит на спине с закрытыми глазами, но ноги её вытянуты, а передок опять прикрыт ладонью; его же собственные причиндалы и пальцы рук испачканы сгустками крови.

- Я пойду помоюсь, — на всякий случай говорит он и отправляется в ванную комнату.

Вернувшись оттуда, он замечает, что его благодетельница успела уже укрыться одеялом, причём с головой. Просунув под него и положив ей на живот специально смоченное им полотенце, Женя прыгает в постель под своё одеяло, выключает свет и закрывает глаза в надежде тут же погрузиться в сон, который теперь для него был милее отца и матери…

Но сна нет… Какой-то поток сознания не позволяет ему забыться: недельное пребывание в местной больнице, куда его отвезли по настоянию заведующей гостиницы после простуды, хотя температура у него и не превысила 38 градусов, первая ночь там, проведённая из-за недостатка мест в коридоре, утренний визит Татьяны Фёдоровны и скандал ею устроенный по этому поводу, спешное (не до дезинфекции было) освобождение одиночной палаты, в которой, как потом выяснилось, лежал больной с желтухой, и ежедневные визиты потом той же Татьяны Фёдоровны; Слава и Иван; итальянец с парохода и официантка из ресторана; Шура и Клава; майор Мурченков и трудно объяснимое поведение его супруги… Кстати, кажется, она встаёт… Да, уходит, вот слышно, как за нею прикрывается дверь…

А в голове опять проносятся воспоминания: сильная изжога и ощущение, что всё в глазах потемнело и пожелтело, когда при возвращении из больницы в гостиницу он решил почему-то закурить; дурацкий поход со Славой и Иваном со стадиона на погранзаставу в порту; негласный обыск с изъятием дневника и поэмы «Три девы, или Проказы Эрота»… Кстати, а кто бы мог быть её автором? Наверно, как тогда было принято, не один. Кто-то один, мастер, задавал тон… Местами трудно отрицать неплохой литературный стиль. Остальные подстраивались под него, иногда заметно спешили и халтурили в соблюдении ритма и подборе рифм…

- Евгений Алексеевич, вам не пора?

Он открывает глаза и видит, что свет включён и что Татьяна Фёдоровна уже умыта, причёсана и одета…

- Как поспали? — интересуется она.

- «Какова постель, таков и сон», — так, кажется, говорят. А постель просто великолепна, спал бы и спал в ней вечность.

- Я рада за вас… Но всему своё время…

- Да, да, понимаю, «делу время, потехе час», а час тот давно миновал… Встаю и убегаю…

- Особо торопиться не следует… Пойдите умойтесь, приведите себя в порядок, а я на скорую руку приготовлю вам завтрак.

- Вы сама любезность, Татьяна Фёдоровна…

- Почему Татьяна Фёдоровна?.. Вы ведь, вроде бы, собирались называть меня проще, Таней…

- Да, просил об этом, но согласия вашего не услышал…

- Ну ладно… Я отправляюсь на кухню, а вы вставайте, одевайтесь и быстренько в ванну. Когда оттуда выйдите, на столе вас будет ждать завтрак…

Так всё и было… Женя сидел и уплетал завтрак, приготовленный из тех блюд, что видел здесь вчера, старательно нахваливая пищу и хозяйку:

- Просто замечательно, Танечка, все так вкусно… Я даже не знаю, как выразить вам свою благодарность…

- За что именно?

Она стоит напротив него, опираясь руками о стол, и наблюдает, как он наслаждается едой, которую она приготовила. На ней тот же пушистый халат, что и вчера при его первом визите, только теперь он закрыт до самого верха и завязан поясом.

- За прошлое и за следующие два года.

- За следующие два года?

- Да, так часто отвечают на вопрос "за что?". Но в данном случае это имеет особое значение. Я собираюсь работать ещё минимум два года на Сахалине, и я надеюсь увидеть вас несколько раз: если не здесь (это маловероятно), то в Южном. Ведь вы, наверняка, будете там…

- Да, я собираюсь осенью к моему сыну, который учится в Москве... А когда вы уезжаете отсюда?

- В принципе я уже все дела здесь заканчиваю и через неделю-другую смогу вернуться. Так что, когда вы полетите на материк, я буду рад встретиться с вами в Южном. А может быть, удастся увидеться ещё здесь, в Поронайске... Я не имею в виду наши обычные встречи на заводе…

Женя поднимается и направляется к прихожей. Там он ещё раз благодарит хозяйку за гостеприимство и, когда она начинает открывать дверь, целует её. Татьяна Фёдоровна не отвечает на поцелуй таким же образом, но и не отталкивает его.